СИЗО
Шрифт:
Теперь наш путь прямиком лежал в СИЗО.
И вот такой морозной и темной ночью мы подъехали к зданию СИЗО. Под ногами скрипел снег. Я намеренно шел не спеша. То и дело поднимал голову к небу, плотно усыпанному звездами. Мне казалось, что темная сеть ночи вот-вот порвется на мелкие нити, не в силах удержать этот таинственно сверкающий улов. Я понимал: не скоро увижу такую божественную красоту. Ведь в эти минуты у меня отнимали не только свободу, но и восход-закат солнца, луну, звезды. Да, небо было звездное, мириады звезд безмолвно и равнодушно прощались со мной. И вместе с ними со мной прощалось мое прошлое. Я глянул
Ах, вон оно какое, это СИЗО!
– О, великий Тенгри, прощай! Дай мне силы в этих казематах! Сделай так, чтобы наше прощание было недолгим! – воскликнул я, и меня ввели в небольшое двухэтажное здание.
– Лицом к стене! Ноги шире! – тут же последовала громкая команда, четко давая знать, куда ты попал.
Конвоиры расписались в учетной книге.
– Жалоб нет на конвоиров? – поинтересовались из небольшого окошка.
– Нет! – ответил я и кивком головы попрощался с вежливыми конвоирами.
Это была проходная СИЗО. Сквозняк здесь гулял вовсю, а я все стоял лицом к стене. В таком положении я проторчал около сорока минут. Создалось впечатление, что обо мне тут вовсе позабыли.
Наконец, ко мне подошли два конвоира, и один из них процедил:
– Налево! Руки назад!
Долго шли по коридору, потом свернули во двор. Затем вошли в узкий туннель шириной в два метра, забранный со всех сторон жестяной проволокой.
– Оппа! Наконец, я в тюрьме! – четко уяснил в тот момент, шагая куда-то в неизвестность впереди молчаливых конвоиров, вооруженных резиновой палкой, пистолетом, наручниками, фонариком и другими «прибамбасами».
Помню, что каждый мой шаг синхронными стуками отдавался в висках, спазмами в сердце, хотя в сознании мелькала ассоциативная мысль: вот так, наверное, чувствуют себя грешники, не признававшие священных слов «Бог», «Аллах» и «Ад», а теперь, после смерти, как миленькие бредущие к мосту, шириной всего лишь в человеческий волос.
Тяжелая железная дверь проскрипела очень громко и протяжно. Но это было только преддверие ада.
Завели в ярко освещенный коридор, по обе стороны которого расположились несколько небольших камер с круглыми стеклянными «глазелками», величиной с диаметр фонарика. Позже узнал, что это небольшое трехэтажное здание тюремщики называют «колокольней». Оно, действительно, всем своим видом напоминало небольшую церквушку. Здесь проводят личный обыск вновь прибывших. Здесь обыскивают тебя до встречи с адвокатом и после, здесь «шмонают» тебя, когда увозят на допрос к следователю и по возвращении оттуда, именно через это здание ты проходишь при свидании с близкими, и после. Другими словами, «колокольня» для всех нас, кто по воле судьбы оказались по эту сторону колючей проволоки и забора, отныне становится «родным домом», вокзалом, мимо которого не пройти.
– Заходите! – звучит команда из смежной комнаты.
В ней в поте лица трудились трое надсмотрщиков: майор полиции и двое сержантов. В комнате справа были расположены четыре деревянные кабины без дверей. Перед надсмотрщиками стоял длинный «шмональный» стол.
– Сюда, в эту кабину! Раздевайтесь догола. Одежду сбрасывайте на стол! – объяснил майор и изучающе посмотрел мне в лицо.
– Вы, по-моему, журналист? Редактор? – вдруг неожиданно спросил он. – Да, – ответил я.
В комнате сильно воняло потом, плесенью. В кабине было грязно и холодно. Брезгуя, я не хотел снимать обувь, но сержант оказался настойчив.
Когда я полностью разделся, сержант облачился в белые перчатки, с шиком бывалого прозектора звонко щелкнул их резиной по своим запястьям, а потом потребовал нагнуться и раздвинуть ягодицы.
– Ну, как там? – с иронией спросил я, выполняя просьбу. – Свободой не пахнет?
Надсмотрщик привычно воспринял мою шутку, видимо, слышал ее частенько. А может быть, подумал про себя, голубчик, ты скоро не так запоешь, через пару недель навсегда забудешь свой юмор.
– Раздвиньте пальцы рук. Ног. Откройте рот, – экзекуция продолжалась минут десять, пока другой сержант не «обшмонал» мою одежду.
Проверка закончилась, и мне предстояло еще одно нелегкое испытание – встреча с сокамерниками. «Как они встретят меня? Как вести себя правильно? Кто они будут?» – эти вопросы одни за другими клубком катались в моей голове.
Выходя из комнаты «шмона», я поинтересовался у майора, могу ли я забрать с собой продукты, привезенные из ИВС. Тот нахмурился, но потом, нехотя, согласился:
– Ладно, забирай!
Опять меня конвоировали по проволочному коридору. И вот мы подошли к большому одноэтажному бараку. Железная дверь. Конвоир долго барабанил в дверь, пока не подошел сержант и не отворил ворота.
– Принимай знатного гостя! – пафосно произнес конвоир и передал меня сержанту.
– Руки назад! Шагом марш вперед! – по команде я зашагал по длинному коридору, по обе стороны которого были расположены многочисленные камеры с железными дверями.
– Направо! Стоять лицом к стене!
По запаху сырой одежды, я понял, что мы попали в каптерку. О! Знакомые запахи для тех, кто служил в армии. По стенам висели разного цвета и размера куртки, бушлаты, на толстой батарее сохло стираное белье.
Сержант, как выяснилось позже, был старшим дежурным по корпусу. Внимательно изучив мое лицо, бросив беглый взгляд на мой костюм, туфли и рубашку, сержант дружески признался, что он частенько видел меня по телевизору. Поинтересовался, по какой статье я подозреваюсь.
В пахнувшей мылом и потом каптерке выдали мне соломенную подушку, матрац-рухлядь, дырявое одеяло, две простыни, наволочку. Я попытался отказаться от них, сказав, что они вовсе непригодны, заменить бы их на другие. Сержант согласился с моим недовольством и в приказном тоне попросил каптерщика найти матрац и одеяло посвежее. Вскоре со свежими постельными принадлежностями, свернутыми в рулон, я шагал вглубь коридора в сопровождении дежурного по корпусу. Было около 12 ночи. Конечно же, отбой объявлен давно. В коридоре горел приглушенный свет, по радио звучала тихая музыка.
Несмотря на ночь, сержант со страшным грохотом открыл все засовы и замки двери, на которой я увидел номер «612». Это раскатистое громыхание двери я воспринял как начало отсчета времени моего пребывания в тюрьме.
«Что же ждет меня за этой страшной и таинственной дверью?» – этот вопрос волновал меня больше всего, когда я стоял перед дверью камеры лицом к стене, повернувшись туда уже безо всякого напоминания сержанта.
Не камера, а человеческое месиво