Сизые зрачки зла
Шрифт:
– Господи, дай мне еще один шанс!
Горчаков и сам не понял, чего он просил. Вернуть доверие младшего брата? Или не забирать полк? А может, он просил избавления от одиночества? Однако слова вырвались, и значит, так было нужно. Необъяснимое предчувствие, что его жизнь вот-вот изменится, родилось в душе Платона. Он больше не жалел о том, что отдавал, и теперь смотрел вперед. Как ни смешно, но именно Летний сад и быстроногий Цезарь вернули его к жизни – дальше он собирался идти сам.
К тому времени, когда он добрался до своего дома, улицы уже шумели, прохожие бежали по делам, а по проезжей части спешили экипажи, даже у его собственного крыльца стояла ямская карета. Он поднялся к себе и отворил дверь. Ординарец
– Ваше сиятельство, – пробормотал он, – тут такое дело…
– Что случилось? Известие о Борисе?
– Нет, про Бориса Сергеевича ничего не сообщали.
– Да? Так что же? – уже спокойнее осведомился Платон.
– Там в гостиной две барышни сидят, они сказали, будто вам – сестры.
– Кто?.. – изумился князь.
– Они так сказали, – замялся ординарец и тихо добавил: – дамы ведь, не выгонять же их.
– Я разберусь, – пообещал Платон и направился в гостиную.
На диване, держась за руки, замерли две юные девушки, скорее всего, им было лет по пятнадцати, не более. Сильно схожие в тонких чертах овальных лиц, они разительно различались красками: одна была рыжей, с яркими зелеными глазами, а вот вторая – синеглазой брюнеткой. Сестры? Но в их роду рождались только мальчики, у него не было даже кузин. И вдруг Платон понял, что ординарец сказал правду. Юная брюнетка казалась знакомой – она очень напоминала его мать. В холостяцкой квартире Платона действительно сидели сестры – дочери его матери от второго брака.
При его появлении девушки замерли, у обеих на лицах проступила скованность. Платон отметил, как их пальцы сжались еще сильнее, а спины выпрямились. Гостьи опасались плохого приема и старались держаться независимо. Он подошел к ним и поклонился, пытаясь выглядеть как можно радушнее.
– Меня зовут Платон Горчаков, – представился он. – Вы хотели меня видеть?
Девушки, как по команде, поднялись и, все так же держась за руки, молча стали перед ним. Платон не торопил их, давая возможность справиться с волнением. Наконец рыжеволосая чуть заметно выступила вперед, как будто закрывая собой сестру, и объявила:
– Мы приехали сюда по решению матери. Она велела нам разыскать вас.
– Я очень рад, – мягко подбодрил ее Платон. – Можно мне узнать ваше имя?
– Меня зовут Полина, а мою сестру – Вероника ди Сан-Романо.
Девушка говорила по-русски чисто, и только чуть заметный певучий акцент выдавал в ней иностранку. Ее синеглазая сестра тоже вступила в разговор:
– Нас крестили в православной церкви как Прасковью и Веру, можно называть нас и так.
– Не нужно называть нас так, – возмутилась рыжеволосая, – лучше уж, как мама звала.
Но Платона их перепалка больше не интересовала, он зацепился за сказанное Полиной слово.
– Вы сказали «звала», почему? – тихо спросил он, уже поняв, что все кончено.
– Потому что мама умерла… – со слезами в голосе объяснила Полина, а Вероника всхлипнула вслед за ней. – Теперь, по ее завещанию, вы – наш опекун.
Осознав, что ему нужно немедленно выпить, Платон налил себе полстакана анисовой. Появление в доме сестер перевернуло его жизнь с ног на голову. Щемящая боль, родившаяся в его груди из-за смерти матери, переплеталась с просыпающейся нежностью к юным родным существам. Но и ревность тоже не дремала – ведь именно сестрам, а не им с Борисом, досталась последняя любовь матери. Полина передала брату мягкий сафьяновый портфель с документами. Там лежали метрики и паспорта сестер ди Сан-Романо, завещания их родителей и письмо, адресованное ему. Платон до сих пор так и не решился открыть его. Что написала ему мать? Судя по тому, что рассказали сестры, она получила его письмо с известием о Борисе. Горчаков сделал изрядный глоток анисовой и вспомнил рассказ
Дочери-двойняшки были единственными детьми графа Теодоро и княгини Горчаковой, ставшей в Италии графиней Катариной. Новая семья матери слыла очень богатой. Банк, принадлежащий Сан-Романо на протяжении уже нескольких веков, процветал. Граф очень любил свою красавицу-жену, а дочек боготворил. Сестры искренне считали, что их маленький рай будет существовать всегда, но во дворец Сан-Романо пришла гостья, открывающая все двери. В Риме началась эпидемия холеры. Граф распорядился срочно паковать вещи, чтобы выехать на виллу в горах, отъезд удалось подготовить за несколько часов, только вот утром половина слуг уже лежала пластом, а к вечеру слег и сам хозяин. Тогда мать посадила двойняшек в экипаж и отправила их вместе с русской няней Марусей на виллу.
До лежащей высоко в горах маленькой деревушки и десятка вилл, разбросанных на склонах вокруг нее, болезнь не добралась, все здесь были здоровы. Девушки успокоились и стали ждать приезда родителей. Тем страшнее оказался полученный удар. В письме, доставленном из дома, мать сообщила, что отец их скончался, а сама она больна. В том случае, если она не выживет, графиня Катарина приказывала дочерям немедленно выехать в Россию к старшему брату. Слуга, привезший письмо, сообщил перепуганным девушкам, что их матушка так и не смогла победить болезнь и скончалась на следующий день после того, как им написала. Он передал юным графиням сундук, куда их мать сложила все драгоценности и деньги, найденные в доме. Там же лежал и портфель с документами.
– Здесь все, ваши сиятельства, – виновато сказал старый слуга, – кругом карантины стоят, не разрешают ничего из Рима вывозить, еле-еле один сундук провез.
Оглушенные горем сестры еще не пришли в себя, когда к ним на виллу прибыл кузен отца епископ Гоцци. Тот сразу заявил сиротам, что видит своей единственной задачей приобщение племянниц к благам католической веры. Пока епископ планировал отправить племянниц в монастырь. За ужином сестры напоили непрошенного опекуна таким количеством прекрасного местного вина, что тот так и не услышала ни шума сборов, ни топота лошадей, уносящих карету по дороге, ведущей в Неаполь. Через три дня сестры и Маруся устроились в маленькой каюте на корабле, отплывающем в Санкт-Петербург, и вот теперь юные графини обживали комнаты в квартире своего сводного старшего брата, а их русская няня готовила на кухне итальянский ужин.
«Интересная вещь – семья, – размышлял Платон. – Я до сегодняшнего дня даже не подозревал о существовании сестер, но готов уже их принять, и даже, наверное, полюбить…»
Его взгляд упал на сафьяновый портфель. Письмо! Дальше оттягивать неизбежное было глупо и стыдно. Он взял конверт, повертел его в руках, но снова отложил. Не так-то это просто – решиться и узнать правду. Платон вновь задумался о том, что же ему теперь делать с сестрами. Он ничего не понимал в том, как воспитывают юных девиц. На этот счет он знал лишь самые общие правила приличия. Одно из этих правил гласило, что в доме старшего брата вместе с его незамужними сестрами должна проживать либо его жена, либо старшая родственница. Жены у Платона не было, да и старшую родственницу ему взять было неоткуда.
«Что же мне теперь – жениться на первой встречной?» – расстроился он.
Но быстро найти приличную партию казалось невозможным, к тому же слух о его отставке уже пошел гулять по столице, теперь он уже не мог считаться таким выгодным женихом, как раньше. Нет, спешить явно не стоило, можно было просто спрятать сестер в имении, подальше от пристального внимания и осуждения света.
«Найму гувернантку и отправлю их в Хвастовичи. Мадам Бунич – почтенная дама, она не откажется присмотреть за ними, пока я не выйду в отставку и не приеду. Вот тогда и начну искать жену», – рассудил Платон.