Скала прощания

Уильямс Тэд

Груз потерь былых все давит на них,

И несется вой под сорной травой.

Ни господ, ни слуг, лишь бесплотный дух,

Безымянный, бесславный, бессонный прах —

Те, кто был виноват, те, кто был неправ.

Они рвутся вернуться, вернуться назад,

Кто к своей беде, кто к своей стране,

Кто к работе, кто к дочери, кто к жене,

Хоть один бы миг, хоть один бы взгляд,

В этот мир, в этот бред, в этот ад — назад!

В дыре, в норе, во влажной земле

Только

миг пройдет, все навек сгниет…

Песня Схоуди казалась нескончаемой: она шла кругами, как воронка в омуте. Саймон чувствовал, как она затягивает его своим настойчивым ритмом, пока звезды, и пламя, и блестящие детские глаза не слились воедино в полоски света, а сердце не провалилось куда-то в темноту. Мозг его утратил связь с его скованным телом или с действиями окружающих. Какие-то бессмысленные звуки забивали его мысли. Какие-то размытые тени шевелились на заснеженном дворе, незначительные, как муравьи.

Вот одна из теней взяла в руку бледный круглый предмет и швырнула в костер, бросив вслед горсть какого-то порошка. Струя алого дыма взметнулась в небо, заслонив от Саймона все остальное. Когда дым рассеялся, огонь горел так же ярко, как раньше, но ему показалось, что темень вокруг стала гуще. Красные отблески на зданиях стали плотнее, как умирающий закат над погибающим миром. Ветер улегся, но холод стал заметнее. Хотя Саймон и не владел своим телом, он все же чувствовал, как сильный мороз пробирается в самые его кости.

— Приди ко мне, госпожа Серебряная Маска! — воскликнула самая большая из фигур. — Говори со мной, господин Красноглазый! Я хочу совершить с вами выгодную сделку! У меня для вас есть нечто, и оно вам очень понравится!

Ветра не было, но пламя костра стало колебаться из стороны в сторону, раздуваясь и вздрагивая, как какое-то громадное животное, упрятанное в мешок. Холод усилился. Звезды померкли. Неясно очерченный рот, и две пустые черные глазницы обозначались в пламени.

— У меня для вас подарок! — радостно воскликнула крупная фигура. Саймон в своем полусознании вспомнил ее имя — Схоуди. Некоторые дети заплакали, но звук этот был приглушен, несмотря на царившую тишину.

Лицо в огне исказилось. Низкий рокочущий рык вырвался из разверстого черного рта, медленный и глубокий, как рокот рвущихся горных корней. Если в этом звуке и было слова, они были неразличимы. Через миг черты расплылись и исчезли.

— Постой! — закричала Схоуди. — Почему ты уходишь? — Она диким взглядом обвела все вокруг, размахивая толстыми руками. Выражение восторга исчезло. — Меч! — закричала он толпе ребятишек. — Перестаньте реветь, глупые! Где меч, Врен?

— В доме, Схоуди, — сказал мальчуган. Он держал на руках одного из малышей. Несмотря на потерю ориентации в происходящем, а может быть благодаря ей, Саймон заметил под рваной курткой голые и тощие руки Врена.

— Тогда

тащи его сюда, дурень! — завопила она, подпрыгивая от злости. Лицо ее было трудно различить за языками пламени. — Тащи!

Врен быстро поднялся, причем малыш соскользнул с его колен на землю, и его вопли слились с общей какофонией. Врен поспешил в дом, а Схоуди снова повернулась к мечущемуся пламени.

— Вернись, вернись! — призывала она исчезающее видение. — У меня подарок для моего господина и моей госпожи.

Но хватка Схоуди, видимо, стала ослабевать. Саймон почувствовал, что начинает возвращаться в собственное тело. Странное это было чувство, как будто надеваешь плащ из мягко щекочущих перьев.

Врен показался в дверях. Лицо его было бледным и серьезным.

— Слишком тяжелый, — объявил он. — Гонза, Энде и вы, остальные, идите сюда!

— Идите и помогите!

Несколько детишек прокрались к нему по снегу, оглядываясь на ревущий костер и размахивающую руками покровительницу. Они, подобно робеющим гусятам, прошли за Вреном в темное помещение аббатства.

Схоуди снова обернулась, щеки ее пылали, розовы губы дрожали.

— Врен! Тащи меч, ленивое животное! Быстрее!

Он обернулся в дверях.

— Тяжело, Схоуди! Он как камень!

Схоуди вдруг перевела свои безумный взгляд на Саймона.

— Это ведь твой меч? — Лицо в пламени исчезло, но звезды все еще едва теплились на ночном небе, а костер все еще трепыхался и плясал в безветрии. — Ты же знаешь, как его сдвинуть с места? — Взгляд ее был почти невыносим.

Саймон ничего не ответил. Он употребил все свои силы на то, чтобы не начать, подобно пьяному, бормотать, поверяя свои мысли под действием этого неотразимого взгляда.

— Я должна отдать его им, — прошипела она. — Они его повсюду ищут, я знаю! Мои сны сказали мне это. Мой господин и моя госпожа дадут мне за это… власть. — Она рассмеялась девическим смехом, который напугал его больше, чем любой из эпизодов этой ночи. — Ой, миленький Саймон, — захихикала она, — что за бурная ночь! Пойди принеси мне твой черный меч. — Она обернулась к двери и крикнула: — Врен! Развяжи ему руки!

Врен высунул голову наружу, взгляд его был полон ярости:

— Нет! Он плохой! Он сбежит! Он тебе навредит!

Лицо Схоуди застыло неприятной маской:

— Делай, что тебе говорят, Врен. Развяжи его.

Мальчик двинулся вперед, разъяренный, в глазах его стояли слезы. Он грубо дернул Саймона за руки, всунул нож между веревок и, тяжело дыша, перепилил их. Когда руки Саймона освободились, хирка повернулся и заспешил в аббатство.

Саймон стоял, потирая руки и размышлял, не сбежать ли ему. Схоуди стояла к нему спиной и обращалась с мольбой к пламени. Он украдкой взглянул на Бинабика и Слудига. Риммерсман все еще лежал без движения, но тролль пытался освободиться от пут.