Скала прощания
Шрифт:
С рассветом горизонт стал холодно-серым, казалось, он отражает цвет гранита под ногами. Путники осторожно спустились с уступа на узкие тропы, которые охватывали гору, извиваясь вдоль ее склонов крутыми зигзагами. К полудню они достигли еще одного относительно плоского места, где скопились огромные валуны, соскользнувшие с крутого откоса — очевидно, остатки древнего ледника. Ступать нужно было крайне осторожно, иногда приходилось прыгать с одного валуна на другой. Саймон, Хейстен и Слудиг замыкали шествие. Из-под их ног порой вылетали камни размером с кулак и скакали под откос, вызывая жалобное блеяние баранов и недовольные взгляды всадников. От такой дороги болели
Вокруг порхал снег, не густой, а такой, чтобы только запорошить верхушки самых крупных камней и заполнить, как штукатуркой, трещины и пространства между маленькими камешками. Когда Саймон оглядывался на беспорядочный высокий склон, верхняя часть Сиккихока казалась ему огромной тенью, стоящей в дверном проеме. .Его изумляло, что им удалось проделать такой большой путь, но вернув взгляд вперед, он падал духом, видя, какая длинная дорога им еще предстоит, прежде чем они достигнут сомнительных благ Белой пустыни, расстилавшейся внизу.
Хейстен заметил этот упадок духа и предложил Саймону украшенный лентами бурдюк — подарок троллей.
— До ровной земли еще два дня пути, парень, — заметил он, кисло улыбнувшись. — Хлебни.
Саймон согрелся глотком канканга, прежде чем передать его Слудигу. Белозубая улыбка на миг мелькнула в бороде риммерсмана, когда он поднес бурдюк ко рту.
— Хорошо, — сказал он. — Это не то, что обычный мед или даже южное вино, но все же лучше, чем ничего.
— Провалиться мне на этом месте, если это не так, — подтвердил Хейстен. Он взял бурдюк и, прежде чем вернуть его на пояс, сам сделал изрядный глоток… Голос стражника показался Саймону несколько севшим, и он сообразил, что Хейстен целый день прикладывался к бурдюку. А как еще могли они бороться с болью в ногах и непрестанно посыпающим их снегом? Уж лучше опьянение, чем постоянное ощущение подавленности.
Саймон прищурился от летевшего в лицо мокрого снега. Он различал подпрыгивающие фигуры троллей, едущих верхом прямо перед ним, но более дальние казались размытыми пятнами. Где-то впереди всех Бинабик и Кантака отыскивали наилучший путь в стороне от осыпи. Ветер доносил до Саймона гортанные выкрики наездников. Они звучали неразборчиво, но как-то успокаивающе.
Мимо пропрыгал камень и остановился недалеко впереди, звук его падения был заглушен завыванием ветра. Саймон подумал о том, что случится, если действительно огромный камень покатится на них с горы. Услышат ли они его за шумом стихии? Или он прихлопнет их, незамеченный, как ладонь прихлопывает муху, которая греется на солнышке, сидя на подоконнике? Он повернулся, чтобы посмотреть назад, мысленно представляя огромный, круглый, увеличивающийся в размере камень, который сокрушит все на своем пути.
Никакого громадного камня не было, но на верхнем склоне двигались какие-то силуэты. Он замер с раскрытым от удивления ртом, ощущая нереальность происходящего, предполагая, что какая-то снежная слепота вызывает эти видения, которые не могут быть настоящими, эти громадные тени, колеблющиеся в неясном свете. Проследив за взглядом Саймона, обращенным назад, Слудиг широко раскрыл глаза.
— Гюны! — закричал риммерсман. — Берегитесь гюнов! Великаны позади нас! — Внизу по склону один из троллеи отозвался на крики Слудига коротким возгласом.
Смутные вытянутые фигуры неслись вниз по усыпанному камнями склону. Потревоженные камни катились перед ними, проскакивали мимо Саймона и его товарищей, а кричащие тролли пытались повернуть баранов, чтобы
— Бинабик! — заорал Саймон. — Великаны!
Один из гюнов поднял валун и швырнул его под гору. Он ударялся и отскакивал, подпрыгивая, несся вниз, как неуправляемая телега. Проскочив мимо Саймона, он врезался в ряды троллей, стоявших с копьями наготове. Пронзительное, исполненное ужаса блеяние баранов, стоны раздавленных, умирающих наездников разнеслись по затянутому туманом склону. Саймон застыл, не в силах сдвинуться с места, когда перед ним возникла огромная фигура с занесенной назад дубиной, похожей на наведенную катапульту. Когда черная полоса этой тени метнулась книзу, Саймон услышал свое имя, что-то отбросило его вбок, и он упал лицом вниз в снег между камнями.
Вмиг он был на ногах, пробираясь к рычащим, искаженным борьбой фигурам. Гюны нависали и исчезали — гигантские тени в кружащемся снегу.
В голове Саймона истерический, полный ужаса голос кричал, чтобы он бежал, спрятался, но голос был приглушен, как будто голова его была набита пером из подушки. Руки его были в крови, но он не знал, чьей. Он походя вытер их о рубашку, затем вытащил из ножен свой канукский кинжал. Рев наполнял все вокруг.
Несколько троллей, выставив вперед копья, гнали своих баранов вверх по склону. Их вопящая цель взмахнула своей лохматой рукой шириной с древесный ствол и выбила передних троллей из седел. Они покатились вниз окровавленной кучей и остались лежать бескостной массой в конце спуска, но их товарищи, ехавшие позади, сумели всадить копья в жертву, вызвав кашляющий, захлебывающийся рык атакованного гиганта.
Саймон рассмотрел Бинабика внизу на склоне. Он сошел с Кантаки и та бросилась в другую свалку. Бинабик заряжал дротиками свой полый посох. Саймон знал, что у дротиков ядовитые наконечники. Прежде чем Саймон успел сделать шаг к своему другу, еще одна фигура толкнула его, а затем свалилась к его ногам.
Это был Хейстен, упавший лицом вниз среди камней, а меч Торн был все еще приторочен к его рюкзаку. Пока Саймон смотрел на него, раздался такой громкий вопль, что туман в его голове сразу рассеялся: обернувшись, он увидел, что Слудиг отступает к нему, нанося удары перед собой длинным копьем, подарком троллей, а наступает на него великан, чьи жуткие вопли сотрясают небо. Его белый живот и руки утыканы алыми кровавыми пятнами, но Слудиг тоже в крови: его левую руку, кажется, окунули в бочку красной краски.
Саймон нагнулся и потряс Хейстена за плащ, но стражник был недвижим. Ухватившись за черный эфес, Саймон вытащил Торн из петли на рюкзаке Хейстена. Он был холоден, как иней, и тяжел, как конские доспехи. Проклиная все, исполненный ужаса и гнева, Саймон изо всех сил попытался поднять его, но даже не смог оторвать его от земли. Несмотря на все более отчаянные усилия, ему не удалось поднять эфес выше пояса.
— Узирис, где Ты? — воззвал он, отпустив клинок, который тут же свалился на землю, как кусок отвалившейся штукатурки. — Помоги же мне! Что толку в этом чертовом мече?!