Скала Таниоса
Шрифт:
— Как я счастлив, что ты вернулся! Шейх Раад утащил тебя силком, а мне так хотелось посидеть с тобой, побеседовать спокойно, как с родным сыном, сыном, которого Господь даровал мне слишком поздно.
Он взял его за руку.
— Я должен сообщить тебе важную новость. Мы выдаем замуж твою сестру Асму.
Таниос вырвал руку. Отшатнулся всем телом, вжался в стену с размаху, будто хотел расшибиться насмерть. От слов Рукоза табачный дым слишком загустел и стал душить его.
— Я знаю, мы с тобой оба немало натерпелись от шейхов, но этот Раад не чета своему отцу. Порукой тому его согласие ради блага селения
Самообладание отчасти возвратилось к молодому человеку. Он в упор устремил свой взгляд в запавшие глаза Рукоза, и тот весь как будто осел.
— Я думал, будущее для тебя — это исчезновение всех шейхов…
— Да, таковы мои убеждения, и я им не изменю. Феодалы должны уйти, и я, вот увидишь, заставлю их исчезнуть. Но разве не лучший способ захватить крепость — заполучить себе в ней союзника?
Таниосу больше ничего не удавалось прочесть по лицу Рукоза, он видел только следы оспы, они углублялись, пересекались, как ходы, прорытые червями-паразитами.
Наступило молчание. Рукоз втянул в себя дымный клуб из своего наргиле. Таниос смотрел, как угли заалели, потом стали темнеть.
— Мы, Асма и я, любим друг друга.
— Не говори глупостей, ты мне сын, она моя дочь, не могу же я отдать дочь в жены своему же сыну!
Юношу передернуло: это было уже чересчур, нельзя лицемерить так нагло.
— Я тебе не сын, и я хочу поговорить с Асмой.
— Ты не можешь с ней поговорить, она принимает ванну. Она готовится. Завтра люди проведают о нашей новости и захотят прийти, чтобы нас поздравить.
Таниос рывком сорвался с места, ринулся вон из гостиной, по коридору к двери, за которой, он знал, была комната Асмы. Резким толчком он распахнул дверь. Девушка была там, она сидела нагая в своей медной ванне, в облаках пара, служанка лила ей на голову горячую воду. Обе в один голос закричали. Асма скрестила руки на груди, а служанка наклонилась за полотенцем.
Впившись глазами в те несколько квадратных дюймов кожи своей возлюбленной, которые ему еще дано было увидеть, он застыл и более не шевелился. И когда Рукоз ворвался со своей челядью, его схватили и поволокли к выходу, он проявил мнимое смирение, не сопротивлялся, даже не пытался отвечать на удары, что сыпались на него.
— Отчего вы так всполошились? Раз мы брат и сестра, что за беда, если я увидел ее голой? Начиная с этого вечера мы будем каждую ночь спать в одной комнате, как все братья и сестры в наших краях.
Отец Асмы вцепился в его седую шевелюру:
— Я оказывал тебе слишком большую честь, называя своим сыном. Мне не нужен незаконнорожденный ублюдок ни как сын, ни как зять. Вышвырните его отсюда! Не причиняйте ему вреда, но если кто-нибудь из вас увидит, что он снова бродит вокруг моего поместья, пусть свернет ему шею!
В голове у Таниоса наступило внезапное прояснение и даже особого рода умиротворение (хотя все еще душила злость на недавнюю собственную слепоту и бесило, что он не замечал, как готовилось это предательство), как будто при виде нагого тела Асмы глаза у него обрели новую зоркость.
Одержимый стремлением возвыситься Рукоз не желал закончить свою карьеру там же, где начинал ее, отдав единственную
Шагая по дороге в Кфарийабду, Таниос сначала всласть изругал самого себя за слепоту. Потом принялся размышлять. Не о ребяческом отмщении, но о том, нет ли какого-либо верного способа, чтобы еще успеть помешать этой свадьбе.
Задача не казалась ему неисполнимой. Коль скоро Рукоз, как и многие подобные ему разбогатевшие торговцы или арендаторы, был выскочкой, старый шейх, может быть, не пожелает примириться с таким мезальянсом. По всей видимости, это не придется по нраву тому, кто не захотел снизойти даже до того, чтобы посетить дом «вора»: как же отец Раада сможет согласиться на такой брак? Таниос знал, что найдет в нем решительного и ловкого союзника.
Он шел все быстрее, и каждый шаг отдавался болью в ногах, в ребрах, в плечах, в корнях волос. Но он не обращал внимания, это не в счет, лишь одно было важно до одержимости: Асма будет принадлежать ему — клялся он себе, готовый, если понадобится, перешагнуть через труп ее отца.
Приблизившись к селению, он двинулся дальше тропками, которые полями, потом по прогалине в сосновом лесу вели к замку, оставляя Плиты в стороне.
Добравшись до места, он поспешил не к шейху, а к своим родителям. Чтобы весьма торжественно просить их выслушать его, заранее взяв с них слово не пытаться его отговаривать под угрозой, что он уйдет навсегда.
То, что он затем сказал, почти в одинаковых выражениях передают монах Элиас в «Хронике» и пастор Столтон на отдельном листке, вложенном в его дневник за 1838 год, хотя запись, вероятно, была сделана гораздо позже.
Именно ее я и привожу здесь, ибо она должна соответствовать тому, что он узнал со слов самого Таниоса.
«Знайте, что я люблю эту девушку и она любит меня и что ее отец не мешал мне думать, что отдаст мне ее. Но Рукоз вместе с Раадом обвели меня вокруг пальца, и я отчаялся во всем. Если до конца этой недели я не стану женихом Асмы, я или убью Раада, или он убьет меня, а вы знаете, что я пойду на это без колебаний». — «Только не это!» — прошептала его мать, которая так никогда до конца и не оправилась от голодного бунта, устроенного сыном два года назад. Она сжала руку мужа, словно умоляя его, и этот последний, тоже до крайности взбудораженный, сказал, обращаясь к Таниосу, следующие слова: «Брак, которого ты боишься, не состоится. Я сумею ему помешать, если же нет, я тебе не отец!»
В общем-то столь напыщенная манера давать клятву была у жителей селения в обычае, но в данных обстоятельствах, когда разворачивалась драма, бравшая свое начало в самом рождении Таниоса, такая фраза прозвучала отнюдь не смешно — она достигла высокой патетики.
«Судьба стянула свои узлы, — говорит „Хроника“, — и смерть уже бродила неподалеку…»
У Таниоса было впечатление, что она бродит именно вокруг него. И он был не уверен, что хочет, чтобы она удалилась. Зато Гериос, обычно такой вялый, казалось, решился схватиться с самим Роком, став ему поперек пути.