Скандал
Шрифт:
Нарусэ замолчала. Сугуро тоже молчал, отложив палочки. Казалось, не существует таких слов, которыми можно было бы объяснить психологию этой женщины, нет, не психологию, а нечто ужасное, лежащее много глубже. Нечто ужасное, таящееся в душе каждого человека. Писатель в нем пребывал в растерянности – как все это осмыслить? Как истолковать? А потому не оставалось ничего другого, как просто молчать. Он мог сказать лишь одно – то, что он сейчас услышал, было историей зла. Не история греха – тема его прежних романов, а история зла.
– Следующей будет молока, – объявила официантка.
– Вы любите молоку?
– Я? – Сугуро устало покачал головой. Он действительно устал. – Я уже сыт.
Хотелось вернуться к жене. В семью, пусть иногда она и наводит тоску.
– Кстати, забыла сказать. Ваш портрет – она отдала его мне. На память.
– Это не мой портрет!
– Ах, ну да, портрет самозванца…
Нарусэ, рассмеявшись, кивнула и попросила официантку принести десерт.
– Вы хотите встретиться с самозванцем?
– Что? – удивленно воскликнул Сугуро. – Зачем?
– Я, кажется, вам не говорила. Это Мотоко познакомила меня с ним.
– Кто этот тип?
– Спросите у него сами. А то вы все только выслушиваете чужие рассказы, сами же пальцем не пошевельнете. Алкоголь вы не употребляете. В романах останавливаетесь на полпути, не доходя до сути. Боитесь, как бы кого не потревожить… Спасаетесь бегством.
Она улыбалась, но в ее глазах он прочел откровенный вызов.
– Вы можете устроить мне встречу? – спросил он хрипло. – С ним?
– Ну, допустим, в следующую пятницу, вас устроит?
– В следующую пятницу, то есть тринадцатого?
– Ах да… Несчастливый день, с вашей точки зрения. Для христиан – день, когда умер Христос.
– Так говорят, но…
– Если есть желание встретиться с этим человеком, приходите в пятницу вот сюда, – она открыла сумочку, достала серебристую шариковую ручку и набросала на салфетке схему улиц. – Буду ждать вас здесь.
VIII
Кано сказал Сугуро, что будет ждать его после заседания исполнительного комитета пен-клуба на втором этаже. Там располагался буфет, где можно было выпить чай или кофе. Из окна виднелся заполненный водой ров, окружающий императорский дворец. Шел дождь. Сугуро вспоминал день в начале зимы, когда ему вручали премию. Каменная ограда дворца также темнела сыростью. В тот вечер появился этот тип, а потом… И вот теперь он сможет наконец-то сойтись с ним с глазу на глаз.
Закончивший какие-то переговоры Кано подошел с усталым, отечным лицом.
– Старость не радость! Время неумолимо… – пробормотал он, потирая рукой плечо. – Мне кажется, пен-клуб должен как-то поучаствовать в похоронах Ямагиси.
Он объяснил обстоятельства, связанные с организацией похорон умершего два дня назад старого литературного критика. Он был старше Кано и Сугуро, но всего лет на пять.
– Следующие мы на очереди, – уныло сказал Кано. – Когда-то давно, помню, Хидэо Кобаяси [15] спросил у меня – начал ли я готовиться к смерти… Увы, я так и не написал книги, после которой можно со спокойной душой умереть.
15
Хидэо Кобаяси (1902–1983) – известный литературный критик, эссеист.
– Ты такой не один. Вечно кажется, что следующая книга будет самой главной, в которой выскажешь наконец все, что хотел сказать.
– Да, но, в отличие от меня, ты создал свой собственный уникальный мир. Кто-то в издательстве сказал мне, что любой роман Сугуро всегда набирает как минимум десять тысяч читателей.
– Неужели так много?
– Много, много… Именно поэтому ты обязан оберегать свой образ, который сложился у твоих преданных читателей. Даже если очень приспичит… – сказал Кано с чувством в голосе и вдруг устремил взгляд за окно. – Ты действительно не посещаешь злачные места?
Ах, вот в чем дело! – только сейчас Сугуро догадался, к чему клонит Кано.
– Ты меня уже предостерегал. Повторяю – я не посещаю подобных мест.
– Правда?
– Правда.
– Я тебе верю. Но правда и то, что, по слухам, тебя видели выходящим поздно ночью с женщиной из сомнительной гостиницы в Акасаке. Если в «Фокусе» или «Эмме» появятся такие фотографии…
– Сказал же, я не посещаю, но… – Сугуро осекся.
– Но – что?
– Ничего.
– Берегись репортера, который когда-то меня допрашивал. Он очень настырный.
Кано некоторое время молчал, уставившись на принесенную чашку чая, затем протянул руку к счету, но когда Сугуро сказал, что заплатит, кивнул и поднялся. Со спины он казался еще более изможденным.
Выдался на редкость теплый день, поэтому когда жена пришла в рабочую квартиру делать уборку, Сугуро повел ее прогуляться. Они давно уже так не гуляли, поскольку все последнее время погода была холодная, ветреная, и у жены, как обычно, разболелись суставы. И теперь он, оберегая ее, шагал как можно медленнее.
– Чуть походишь, появляется одышка. – Жена, тяжело дыша, опустилась на скамейку.
– Все дело в привычке. От ревматизма еще никто не умирал. Как только потеплеет, тебе сразу станет намного легче.
Он знал, кто из них двоих умрет первым. Он, у которого с давних пор нелады с печенью, ставшие со временем хроническими. Он, у которого только одно легкое. Каждый месяц врач, взяв у него из руки кровь на анализ, повторяет: «Не перенапрягайтесь!»
– Замечательно мы съездили на Кюсю! – Некоторое время жена задумчиво глядела на высокое небо. – Интересно, как поживает святой отец.
Он знал, что жена постоянно возвращалась мыслями к их поездке в Нагасаки. Для пожилой женщины это наверняка было одним из счастливейших воспоминаний.
– Перед тем как уснуть, каждый раз невольно думаю о жизни этого святого старца… Вот уж поистине смиренный сердцем!
– В каком-то смысле и ты – смиренная сердцем.
– Шутишь?
– Вовсе нет. По сравнению с тобой… – Договорив до этого места, он, как вчера в разговоре с Кано, осекся… В отличие от тебя, мне никогда не стать смиренным сердцем. Ты меня совершенно не знаешь. У меня есть тайна, о которой я тебе не говорю. И тебе неизвестно, что существует человек, как две капли воды похожий на меня, и вскоре я с ним встречусь. Этот человек развратен, гадок…