Скандальная графиня
Шрифт:
– Я готов служить леди Мей и выполнить любую ее просьбу, мадам. – Дрессер склонил голову.
Слова его успокоили Джорджию. Теперь совершенно ясно, что ничего подобного он не замышлял. Ведь это она просила его о поцелуе… и никого другого просто нельзя винить!
– Будь по-твоему, мама. Хотя, думаю, мало кто в это поверит.
– Вовсе наоборот, – мрачно сказала леди Эрнескрофт.
Разумеется, мать подразумевает именно то, чего боялась сама Джорджия: что она, уличенная в злодействе и опозоренная,
– Это отменный отвлекающий маневр, леди Мейберри.
– И на вас лежит большая ответственность за этот спектакль, милорд.
Дрессер улыбнулся:
– Но вы же знаете, что это не так.
– А должно быть именно так!
– Джорджия! – одернула ее мать.
Джорджия развела руками:
– Похоже, мне не оставили выбора. И нам надлежит немедленно подлить маслица в огонь, милорд. Позвольте мне проводить вас до экипажа. – Как только леди Эрнескрофт удалилась, Джорджия заломила руки: – О, это невыносимо!
– И все же нам следовало ожидать ответного удара со стороны мисс Кардус.
– Увы, да. Но я терпеть не могу оставаться в дурах. Однако не вздумайте ради этой ерунды задерживаться в городе. А уж я талантливо разыграю тоску по «возлюбленному».
– Помните: вы совсем не умеете лгать. Я вполне могу слегка задержаться: мне не терпится разобраться с письмом, а еще любопытнее истинная причина пресловутой дуэли. Я полагаю, именно в дуэли корень зла.
– Ну разумеется, – нетерпеливо промолвила Джорджия, – однако вряд ли удастся разузнать нечто новое.
– Вот и посмотрим. Надеюсь, вы расскажете мне обо всем, что узнаете.
Джорджия ненавидела разговоры о дуэли, потому что она выставляла Дикона в дурном свете – ведь тогда он явно был нетрезв и плохо соображал.
– Мой брат Перри знает все, что только возможно, – он тщательно расследовал все обстоятельства происшедшего. Уверяю вас, не может быть ничего такого, чего бы он не обнаружил.
– И все же свежий глаз порой замечает не замеченное прежде, и сторонний наблюдатель может увидеть то, что упустили остальные.
– Тогда от всего сердца желаю вам удачи. Ибо искренне хочу, чтобы меня объявили невиновной.
Она поняла вдруг, что вертит на запястье траурный браслет, и отдернула руку.
– Если есть любая, хоть самая призрачная возможность, я докажу, что письмо – фальшивка, а вы – самая добродетельная жена. И всегда буду на вашей стороне, – пообещал Дрессер.
– Но вы не обязаны…
Тут лакей объявил, что экипаж для мистера Дрессера подан.
Дрессер вновь поцеловал ей руку:
– До новой встречи, леди Мей!
Джорджия
Дрессер вернулся в таверну «Корона и кошка», где они делили комнату с Томом Ноттоном, и тотчас лег в постель. Когда он проснулся, уже отзвонили к обедне, и Том вернулся, закончив свои дела в городе. Увидев Дрессера, поглощавшего свой завтрак в эдакое время, Ноттон покачал головой:
– Ты погубишь себя.
– Я крайне редко позволяю себе подобные вольности, уверяю тебя, Том. А ты уладил все свои дела?
– Все просто замечательно, – ответил Ноттон.
Однако Дрессер полагал, что главной целью путешествия Ноттона был неусыпный надзор за ним – ведь юристы, ведущие дела Тома, все как один квартировали в Эксетере.
– Как прошел бал? – спросил Том, усаживаясь поудобнее.
– Да, собственно, бал как бал, – солгал Дрессер, надеясь втайне, что Том еще не успел пронюхать про новый скандал, связанный с графиней Мейберри. Было бы совсем хорошо, если бы Том возвратился в Девон, не узнав об их ложном обручении с Джорджией. – Элегантный уютный домик, иллюминация в парке, вполне сносное угощение.
– А что леди Мейберри?
– Она была великолепна в «павлиньем наряде». Впрочем, всю ночь только и говорили, что о политике.
У Тома были типично провинциальные политические воззрения – его волновала лишь неразбериха, царящая в Вестминстере, и разговор сам собой перешел на вполне безопасную для Дрессера почву. Покончив с завтраком, Дрессер в компании Тома отправился прогуляться в Сент-Джеймс – посмотреть дворец, площадь и парк. А пообедать друзья решили в недорогой, но симпатичной закусочной за общим столом.
Дрессеру не терпелось тотчас же начать расследование, призванное доказать невиновность Джорджии, и все же он наслаждался простыми радостями и обществом надежного и степенного Тома Ноттона. И в какой-то момент настолько позабыл о своей миссии, что вздрогнул, заслышав имя Мейберри.
Дрессер взглянул на краснолицего человека в потрепанной одежде. Тот вещал:
– Она вновь взялась за свое. Или, если угодно, ее прошлые прегрешения неотступно следуют за ней.
«Твое-то какое дело, паршивец?»
– Она изумительная красотка, я слыхал, – робко сказал какой-то юноша.
– Далила тоже была ничего себе.
И они затеяли спор о женской красоте и добродетели.
Дрессер опомнился лишь тогда, когда увидел, что Том вопросительно на него смотрит.
– Позже я все тебе расскажу, – пообещал Дрессер и тотчас заговорил о новых лодках, ходящих по Темзе.
Когда они уже направлялись в гостиницу, Дрессер хмуро сказал:
– Просто кто-то раздувает уже остывшие угли, не более того.