Скандерия
Шрифт:
— Вот с них и начнём, — потёр руки Долгих.
— А эта пигалица Соня? — спросила Ева, постукивая углом коммуникатора по подбородку.
— С ней может быть проблема — она вполне может взять всё на себя.
— Дура, — фыркнула Ева.
— Зато самоотверженная, — улыбнулась Агнесса.
— Ладно, поехали, — скомандовал Долгих и поднялся, потирая руки.
— Пока-пока, — на прощание прощебетала Ева.
Когда Долгих ушли, в доме повисла давящая тишина. Агнесса подняла со столика буклет и подошла к окну. Непрекращающийся дождь сплошной серой пеленой накрыл пруд с цветущими лилиями, белую беседку
Агнесса почти не включала свет — сумерки всё же лучше, чем резкое электричество. Когда всё видно, одиночество буквально вопит, выскакивая из-за каждого угла.
Правдоруб, как обычно, не утруждал себя подтверждением фактов или хотя бы формальной проверкой достоверности. На первой странице он возмущался «дерзким нападением Агнессы Русаковой на талантливую студентку-стипендиатку», далее шли пассажи о «жестоком избиении», «многочисленных травмах» и «неотвратимости наказания». Правдоруб призывал подписать петицию об исключении Агнессы из Гимназии и объявил сбор средств для помощи Леопольдине.
Потом одна за другой следовали статьи о самой Агнессе. Правдоруб выложил личный рейтинг Агнессы, «на удивление низкий», обвиняя её в лени и бездарности. «Как руководство Гимназии допускает пребывание в своих стенах студентки, за год опубликовавшей всего три откровенно слабых рассказа, авторство которых вызывает многочисленные сомнения? — задавался вопросом Правдоруб. — Разве не труд является одним из составляющих кредо «Скандерии»? Где же здесь трудолюбие? Где работоспособность и самоотдача? В то время, когда другие студенты день и ночь шлифуют таланты и участвуют во всевозможных мероприятиях, Агнесса Русакова позволяет себе почивать на лаврах и бросать читателям подачки в виде отписок, которые и рассказами нельзя назвать. Что же позволяет ей оставаться в рядах одарённейших молодых людей этого столетия, занимая чьё-то место? Неужели только щедрые материальные вливания родителей? Готово ли руководство Гимназии так бесстыдно торговать собственными принципами и репутацией, разрешая ленивой и весьма посредственной, с позволения сказать, писательнице, носить гордое звание студентки «Скандерии»?»
Правдоруб в красках описывал происшествие в Растяпинске, упоминал о поездке в усадьбу (конечно же, обвиняя Агнессу, которая ехать не пожелала) и красочно описывал драку в Учебном квартале. Автор статьи сокрушался о том, что «студентам с подвижной психикой дозволяется сидеть за одной партой с совершенно здоровыми детьми, подвергая последних опасности».
Дальше повторялись ранее сказанные гадости об отце Агнессы и её друзьях — Еве, которую назвали «мыльным пузырём», Астре с «сотней пластических операций», суициднице Тоне, «тоже известной своей психической нестабильностью», бездарном Тимуре и плагиаторе Арнольде. И лишь о Вале и Хуберте не сказано ни слова. Зато хвалебная песнь Лере Вавилоновой и её «пророчествам».
— Опять прокололись, — пробормотала Агнесса.
А ведь Правдоруб в чём-то прав. За низкий личный рейтинг и почти нулевое годовое портфолио действительно могли поставить вопрос об исключении.
В дверь позвонили. Охранник вышел и через пару минут принёс свёрток, уже прошедший внутреннюю проверку.
— Спасибо, — кивнула Агнесса. Когда охранник ушёл, она отложила журнал
Агнесса, пожалуй, могла бы писать записки из своего дома, который живым тоже не назвать. Только вот не пишется. Уже год. Книга отправилась на полку к другим раритетным экземплярам.
В углу, на нижней широкой полке примостился пластиковый макет головы. Рядом — фотография с прицелом. И ещё карточка с лицом, практически один в один повторяющим черты самой Агнессы. Только стрижка короткая, а в петлице — алый бант. Варя Гранитова, она же графиня Иоанна Русакова, красная карательница, не подлежащая реабилитации. Только вот документы, которые Агнесса достала у подпольных архивариусов, говорили о том, что Иоанна спасала людей. Выдавала трупы случайных покойников за якобы расстрелянных ею священников и белых офицеров, помогая последним бежать.
Надо же, какой взгляд. Агнесса наклонилась к фото ближе. Иоанна смотрела на неё живыми чёрными глазами. Интересно, и Агнесса так смотрит? Как снайпер?
В затылке засвербело. Агнесса резко обернулась, но увидела лишь сгущающуюся тьму. Вдохнула. Выдохнула. Мерзкое липкое чувство, будто за ней кто-то идёт по пятам.
И как ребята могли встретить Варю-Иоанну? Вряд ли она до сих пор жива, хотя сведений о смерти вообще не удалось найти, она сгинула в послевоенное время. Исчезла. И документы тогда потерялись во всеобщей неразберихе.
Но Ева клялась, что в заповеднике была именно она. И остальные подтвердили. Массовая галлюцинация? В общем-то, ничего удивительного. В той зоне отчуждения вообще много чего непонятного происходит.
Ева. Такая живая, эмоциональная, весёлая. Интересно, почему Ева с ней дружит? Агнесса не стала бы с собой дружить.
А не так уж и плохо, что её заперли. Как же трудно каждый день изображать эмоции, смеяться, отвечать на вопросы, улавливать, что говорят другие и реагировать, как нормальный человек. Когда внутри — пустота.
Агнесса закрыла лицо руками. Она каменная. Бесчувственный булыжник. Кругом голоса, смех, люди с эмоциями, влюблённостями, планами, воспоминаниями. А она в полном одиночестве, как маяк на скале посреди моря. Всегда одна, даже в толпе. Как тогда, когда поезд перевернулся. Кругом кричали, выли, бежали, помогали друг другу. Маленькая Агнесса сидела в снегу, глядя на окровавленную ладошку, а все пробегали мимо. Вот тогда она и осталась одна.
Глава 22
Многие ожидали, что разразившийся скандал станет для «Скандерии» последним, особенно учитывая, что за год репутация школы сильно пошатнулась. Однако трудности заставили студентов и их родителей сплотиться и использовать своё влияние и связи на благо школы.
Шумиху в прессе успешно увели в русло разговоров об общем падении нравственности, кое-то откопал похожие случаи, происходившие в других школах страны. Эксперты на ток-шоу часами спорили о пересмотрах законов, методах преподавания и обучения педагогов, но, как это обычно бывает, по факту никаких мер принято не было, и всё ушло в слова и пререкания.