Скандерия
Шрифт:
Вечеринку объявили рядовой попойкой, хотя и имевшей неприятные последствия. Истомин получил очередное предписание на занятия с психологами и другими специалистами Управления.
Линнику повезло меньше. Началось новое расследование, обещавшее быть долгим и неприятным. Связи с учениками, о которых открыто писал Правдоруб, считались одним из наиболее тяжких преступлений и при наличии малейших подозрений или слухов преподаватель сразу отстранялся от работы. С другой стороны, за подобную клевету можно получить срок, но ведь ещё нужно разобраться, кто прав, а кто виноват.
Хотя Истомина
Из профессорского состава Гимназии уже выбыла Тяпкина-младшая, добровольно отказавшаяся от лицензии, а Москвина-Котова обещала вернуться к работе в сентябре, когда «шумиха немного уляжется».
Никто из студентов тоже не получил серьёзных взысканий, за исключением Сони, в деле которой уже стояла пометка о нарушении общественного порядка и порче муниципальной и частной собственности. Теперь ей пришлось посещать психолога, а в деле появились записи о непристойном поведении. Впрочем, такую метку поставили всем участникам вечеринки в Тополях.
Травма Викента Левиафана оказалась не слишком серьёзной, он отделался небольшой трещиной в затылочной кости и сотрясением мозга.
На этом шумная часть истории с вечеринкой завершилась. Ей на смену пришла кампания против Агнессы Русаковой. Когда с неё сняли ограничения, Правдоруб снова забился в истерике, вопя о подлоге доказательств, затёртых записях камер и опасности для студентов.
Истомин внимательно следил за делом и знал, что момент нападения на Дину в радиус обзора видеокамер не попал, зато почти весь путь Агнессы в тот день в «Лабиринте» оказался записанным почти пошагово. Но многие верили, что она вполне способна была из мести организовать нападение. Истомин же сомневался, что Агнесса могла так глупо проколоться. С другой стороны, он давно перестал понимать, чего от неё можно ожидать.
Упиваясь ролью жертвы, Дина наотрез отказывалась находиться в «опасной близости» от Агнессы, о чём кричала во всё горло прямо в коридорах. Но занятия уже закончились, и на неё мало кто обращал внимание.
Истомин принял экзамены, и к концу июня был совершенно свободен, однако из-за непонятной ситуации с контрактом не мог уехать домой. Он проводил время за книгами, фильмами и прогулками.
Утром двадцать пятого июня Истомин отправился на пробежку. В конце месяца установилась безветренная засуха, так что газоны и скверы зеленели лишь благодаря механическому поливу. Из-за духоты и пыли дышалось трудно, но Истомин своей привычки не бросал, потому что бег всегда помогал ему расслабиться, особенно если нужно было что-то обдумать и принять решение. Истомин не заканчивал пробежку до тех пор, пока не находил выход из проблемной ситуации. Теперь же он просто наматывал круги по Профессорскому кварталу, стараясь вообще ни о чём не думать.
Когда Истомин принимал душ после пробежки, в дверь позвонили. За всё время, которое Истомин провёл в этом городе, у него ни разу не было гостей. Наскоро натянув на ещё влажное тело домашний спортивный костюм, он открыл дверь.
— Здравствуйте, — произнесла она обычным ничего не выражающим тоном.
— Здравствуйте, — машинально ответил Истомин. Он прирос к полу у открытой двери, ошарашенный её приходом, и не мог придумать, что сказать.
— Вы меня не пригласите? — медленно произнесла Агнесса, когда пауза затянулась.
Истомин молча отступил, пропуская Агнессу. Ну вот, теперь он собственноручно вобьёт последний гвоздь в гроб своей карьеры.
На Агнессе было очень короткое серое летнее платье, собранные в высокий пучок волосы открывали длинную шею с розовыми шрамами. Агнесса медленно вошла в квартиру, цокая по паркету высокими каблуками.
Истомин шёл за ней, чувствуя, как холодные струи воды стекают с волос за шиворот.
— У вас мило, — бесцветно произнесла Агнесса, окидывая жилище Истомина отрешённым взглядом. — Даже порядок. Редкость для одиноких холостяков.
— Вы знаете много одиноких холостяков? — спросил Истомин. Агнесса смерила его медленным, ничего не выражающим взглядом. Из-под неглубокого выреза платья резче проступили розовые шрамы с обеих сторон шеи.
— Я подумала, мне стоит вас поблагодарить, — сказала Агнесса, глядя мимо Истомина. — Я в курсе, кто приложил Левиафана, и за что.
— И откуда вы это знаете? — спросил Истомин. Вода, стекающая за воротник, стала вдруг обжигающе горячей.
— Я же не дура, — просто сказала Агнесса. — Проблема в том, — она сделала шаг к Истомину, — что о травме Левиафана знаю не только я.
Теперь она пристально смотрела в глаза Истомина.
— А кто ещё? — он почему-то говорил шёпотом.
— Наш общий друг Правдоруб.
Истомин чувствовал, что ещё чуть-чуть — и мир начнёт вращаться, так действовал на него прожигающий взгляд чёрных глаз. От обморока его спас ещё один звонок в дверь. Агнесса резко отвернулась, мир перестал расплываться.
— Чтоб тебя, — процедила Агнесса. — Здесь есть, где спрятаться? Где? Ванная? — медленно, разделяя слова, спросила Агнесса.
— Туда. — Истомин кивнул на дверь душевой.
Агнесса закрыла за собой дверь, а Истомин посмотрел на экран домофона, жалея, что не сделал этого при первом звонке. На экране появилось изображение Сони Рябининой, оглядывающейся по сторонам и грызущей ноготь. Истомин прислонился к стене и закрыл глаза, слушая собственный пульс. Звонок повторился дважды. Когда тишина затянулась, Истомин снова посмотрела на экран. Площадка пустовала.
Спокойно и невозмутимо выплыла Агнесса.
— Вы сегодня популярны, — пробормотала она, поправляя прядь волос на затылке. — А зеркала у вас нет?
— Зачем вы пришли? — прямо спросил Истомин.
— Я уже сказала всё, что хотела. — Агнесса снова смотрела сквозь Истомина. — Я узнала больше, чем рассчитывала. Ребёнок оказался не вашим? Это вас тогда спасло?
— Послушайте… — Истомин сделал шаг к Агнессе.
— Да не переживайте вы так, — махнула рукой Агнесса. — Я никому ничего не расскажу. И шантажировать вас тоже не буду. Хотя интересно было бы попробовать. — Теперь она со странной улыбкой смотрела в пространство.
— Вы знаете, кто такой Правдоруб? — спросил Истомин.