Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
Напряженную паузу нарушила фру Викторсон.
— Ну что, Исаак, — спросила она пастора, — выпьем до дна? Потом может прийти час расплаты.
— «Никто не ведает ни день, ни час» — так написано в завтрашней проповеди.
— Как мило! Ну так что?
Дези повернулась к доктору и вполголоса спросила:
Завтра какой-то особый день?
— Какой? Гм… Я забыл посчитать.
Пастор подсказал:
— Начинается Неделя судного дня.
НИКТО НЕ ВЕДАЕТ НИ ДЕНЬ, НИ ЧАС
Глянь, поля налились золотом колосьев,
Быстро встань и прихвати косу!
Пробуди, как говорит пророчество,
Ветер вздохов и теплых слез росу!
Неделя судного дня известила о своем приходе проповедью с душераздирающими картинами покарания грешных мужчин и развратных женщин: первые утонут в водовороте собственных грехов, а вторые никогда не дождутся страстно лелеемой в мечтах свадьбы. Участники воскресного богослужения были очень тронуты, и больше всего сам пастор.
В понедельник ветер пригнал тучи, а вместе с ними длинноногого криминалиста, представителя окружного прокурора. Жители Аброки следили за ним с растущим беспокойством. Пополудни среди гостей, потягивавших кофе в «Плазе», пронесся слух, что директора кладбища Вармина вызвали на допрос в полицейский участок. Прошло довольно много времени, пока его оттуда отпустили. Вечером Вармин пришел в «Гранд-отель», но кто бы ни обратился к нему с расспросами, в ответ слышал только грубые ругательства.
Наступил вторник, подул ледяной ветер, и пришли новые проблемы. Но главной темой разговора в тот день стало вечернее заседание городского совета, где предстояло решить вопрос о покупке мусоровоза. Этот вопрос стоял в повестке дня на первом месте, сразу после выборов ревизионной комиссии. Напряжение нарастало. Результат мог быть каким угодно.
Пока речь шла о голосах, на которые твердо можно было рассчитывать, обе партии, к которым принадлежали члены совета, шли примерно вровень. Но кроме надежных было и ненадежное болото, какая-то ничейная земля, где скрывались молчаливые, что упорно держали свое мнение при себе, или слишком сговорчивые, которые никак не могли решиться.
В последние недели Викторсон немного отошел от дел и оставил поле брани доктору Скродерстрему, чтобы тот склонил общественное мнение в пользу приобретения мусоровоза. Поскольку дело касалось здравоохранения, доктор вполне подходил на эту роль. Но и так все прекрасно знали, что за всем стоит Викторсон и что положение лидера подорвано подозрениями и оказалось под угрозой.
В другой партии на Вармина после полицейского допроса тоже глядели с пугливым удивлением. Особенно загадочно выглядела его неохота хоть единым словом успокоить своих приверженцев и объяснить, что, собственно, произошло.
Зато обе враждующие партии огорчало поведение нотариуса. Некоторые знали, что тот отрекся от покорности. Викторсону, другие слышали, что у него была острая стычка с Вармином. Сам он высказывался туманно и неоднозначно. Никто не знал, на чью сторону он встанет в конце концов. Казалось, этого не знает и он сам.
Вармин пришел на заседание заблаговременно. Советники, собравшиеся пораньше, тут же с беспокойным гулом сгрудились вокруг него, словно пчелы, роящиеся вокруг своей матки. Этот гул перекрыл мощный ораторский голос Вармина:
— Вы подозреваете, что у меня было нечто общее с Боттмером? Разумеется, было. Ведь именно я закопал его в сырую землю.
Гул усилился, и его вновь прорезал вызывающий смех Вармина.
— Это ведь моя работа! Работа Господа — пристроить вас на небеса. Но моя, черт побери, куда труднее!
Он пробился сквозь толпу сгрудившихся зевак и воссел на председательское место под картиной из времен славной старой Аброки. Глаза его сверкали от злорадства.
За несколько минут до начал заседания пришел Эркендорф. Нотариус не относился к избранным членам городского совета, его место было в углу зала заседаний. Однако он имел право высказываться по любому пункту повестки дня.
— Вон идет перебежчик, — со злорадным смешком показал на него один из советников.
— Нет, у него кишка тонка! — заметил другой. — Когда придет время решать, не отважится.
— Думаешь? — рассудительно протянул третий. — Он как крыса, убегающая с тонущего корабля.
Нотариус и вправду походил на крысу, когда забился в угол и тут же сунул нос в какую-то книгу, чтобы ни с кем не разговаривать.
Когда появился Викторсон, заседание уже началось. Спокойным шагом он прошел на свое обычное место и сел. Внимание советников уже сосредоточилось на Вармине, который огласил первый пункт повестки дня — предложение купить мусоровоз — и дал слово оратору, записавшемуся первым.
Маленький столик в углу был предназначен для представителей прессы. Там пристроился и доктор Скродерстрем, решивший послушать дискуссию. Он, как и прочие, с немалым удивлением отметил, что «Окружные вести» там не представлены: место Остлунда пустовало.
Схватка началась. Для начала стороны выставили авангард в лице менее значимых ораторов. Тяжелая артиллерия пока молчала. Третий оратор перечислил доводы за покупку мусоровоза, но призвал советников прикинуть, сколько есть существенных доводов против этого. Он воздержался от рекомендаций и сел с весьма довольным видом. Потом настала очередь атаки главными силами, причем в строгом порядке. Слово получил хозяин молочной, сторонник Вармина. Молочник привык, что все слушают его с интересом. Но как раз когда он перешел к самому важному вопросу — о влиянии ручной уборки мусора на финансовое положение мелких собственников, как вдруг выяснилось, что его никто не слушает.
Дело в том, что в этот момент появился Остлунд. Заняв свое место, он тут же шепнул доктору на ухо потрясающую новость. Удивленную физиономию доктора заметил один из советников и сразу пожелал узнать, в чем дело. Советник был удивлен не меньше доктора. Так сразу все внимание совета сосредоточилось на том углу. Даже самый вдохновенный защитник ручной уборки мусора не мог бы вызвать интерес. Молочник прервал речь на полуслове, не стал оглашать другие тезисы и повернулся к Остлунду. Один из членов городского совета, изнывающий от любопытства, спросил, нельзя ли сделать небольшой перерыв. Вармин, сам не менее снедаемый любопытством, с радостью согласился. В следующую минуту Остлунд стал невидимым центром густой толпы.