Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
— Его арестовали?
— Нет, после допроса его отпустили домой.
— А почему? Когда это случилось?
— Он сам сознался?
— Кто бы мог такое подумать о пасторе!
Вармин возвысил свой ораторский голос:
— Садитесь все! Садитесь на свои места, черт вас возьми! Пусть Остлунд нам расскажет, что случилось. Давайте, Остлунд!
— Он сам пришел в полицию, — дрожащим голосом сообщил Остлунд.
— Кто?
— Пастор. Пришел сдаваться и потребовал, чтобы его арестовали, так как он хочет искупить свою вину. Он растратил деньги…
— Решительно не городские деньги, — перебил его Викторсон. — Не те, что под контролем нашего финансового комитета. Это наверняка были какие-то пожертвования или что-то подобное.
— Деньги из церковного фонда. Из фонда Розенбок. По его словам, там сейчас недостает почти десяти тысяч крон.
— Десяти тысяч? Не больше?
Советник Ларсон не была верующей, но как член комитета по делам молодежи часто контактировала с отцом Солином и уважала его. Остановившись перед Викторсоном, она пронзила его пылающим взглядом.
— Значит, так! — во весь голос возмущалась она. — Значит, и ему нельзя было помочь!
— Я вообще про это ничего не знал, — пробурчал Викторсон и поджал губы.
— Значит, нет? — обиженно вскричала фру Ларсон.
— Что это еще за театр? — рассердился Вармин. — Ведь вы нам обещали, что нынче вечером будете молчать! Разве вы не обещали нашей партии?
Рассудительный советник, эксперт по регламенту, вступился за фру Ларсон:
— Обещание не действует во время перерыва.
— Ах так! — заорал Вармин. — Тогда перерыв окончен! Члены городского совета, прошу занять свои места! Заседание продолжается!
Порядок кое-как восстановили. Фру Ларсон вернулась на свое место, рыча, как раненая львица.
Викторсон значился в списке ораторов сразу за молочником, и сейчас ему дали слово. К несчастью, ему недоставало смелой ораторской импровизации, которую его противник Вармин умел использовать на все сто. Речь его была основательной и обоснованной, но слушатели об уборке мусора не думали. Они считали коммерсанта человеком, который предает своих сторонников и одного за другим бросает на произвол судьбы.
Едва Викторсон сел, попросил слово городской нотариус. Уже после первых фраз стало ясно, что он решил покинуть свой лагерь. Трое советников из числа нерешительных сразу его поддержали. Партия Викторсона проиграла. При голосовании предложение о покупке мусоровоза было отклонено шестнадцатью голосами против девяти.
Коммерсант покинул заседание, едва сообщили результаты. Но не с видом проигравшего, а с воинственной и упрямой миной, будто маршал, готовый победить в будущей битве.
На другой день, когда Аброка еще не перестала удивляться признанию священника и провалу предложения о закупке мусоровоза, в полицейский участок явилась кассирша из местной сберкассы. Она желала встретиться со следователем, который ведет дело Боттмера. Ее провели в крохотную каморку, которую отвели длинноногому гостю.
— Я здешняя кассирша. А вы?
— Первый криминальный ассистент Соммарсе. Прошу, садитесь.
Она упрямо продолжала стоять.
— Я хочу вам кое-что сказать. До сих пор я молчала, поскольку думала, что это не имеет значения. Но когда мне попали в руки субботние газеты…
— Разумеется. Это как-то связано с Боттмером?
— С гостиницей, где он останавливался. А если окажется, что моя информация для следствия не пригодится?
— В таком случае я не дам ей ходу. Но, пожалуйста, садитесь!
Гостья неуверенно присела на жесткий стул.
— Местная сберкасса принимает платежи аброкской электростанции. Фру Норстрем, которой принадлежит гостиница, уже давно не платила за электричество, так что в конце концов ей отключили свет. Только тогда она погасила долг. Дала мне две банкноты по сто крон, и я, к своему удивлению, обе узнала.
Поскольку она сомневалась, стоит ли продолжать, следователь спросил:
— Как вы их узнали? По номерам?
— Нет, на них кое-что было написано. Знаете, есть такая привычка. На этих двух было чернилами написано по нижнему краю: «Вернись обратно, чтобы было не накладно». Вот потому я и узнала, что это те самые банкноты, которые я за пару часов до того выдала нотариусу Эркендорфу.
Она точно указала день, когда была проведена эта операция, и ушла с высоко поднятой головой.
Криминальный ассистент постучал в дверь сержанта Стромберга.
— Весь в работе? Нет? Ну ладно. Сигарету? Вынужден кое о чем вас попросить. Эк уже объявился?
— Да, только что звонил. Он занят проверкой фонда Розенбок вместе с пастором и ревизором, которого нам прислали. Похоже, названной суммой все и ограничится.
— Бедолага, — посочувствовал криминалист, — загубить себя за такие гроши!
— Погубить себя? Куда там, — отмахнулся Стромберг. — Только не в Аброке. Будь у него какие-то интрижки с прихожанками, тогда другое дело. Тогда можно сказать, что ему конец. Но если святой отец нечист на руку, это люди могут счесть вполне естественным. Попомните мои слова, долго это не продлится и ему все простят.
Первый криминальный ассистент возражать Стромбергу не стал, а только спросил:
— Какие дела могли быть у нотариуса Эркендорфа с фру Норстрем, той, что держит гостиницу?
— Медсестра церковной больницы, что живет там рядом, — сообщил Стромберг, взвешивая каждое слово, — как-то раз ночью видела его тайком выходящего оттуда. Тут я вспомнил, что он всегда прикрывал фру Норстрем, когда у нее возникали проблемы. Так что вполне возможно, что между ними что-то есть. Но больше я ничего не слышал, даже сплетен. Думаю, вы тоже?