Скарабей
Шрифт:
Аргелин потянулся за кривой саблей. В этот миг раб очутился у него за спиной. Мантора кивнула; Мирани сжала нож и приготовилась драться. Она поклялась, что дорого продаст свою жизнь.
Но тут у нее в голове громом прозвучал приказ Бога. От него содрогнулась комната, Порт и всё, в чем она была уверена. «Не трогай Аргелина. Спаси его».
В изумлении, не веря своим ушам, она заметила, как раб, блестящий, бронзовый, встал за спиной у генерала, и что есть мочи завопила:
— Оглянись!
Аргелин невольно обернулся; тут
Сквозь маску сверкали глаза колдуньи, в голосе звенело победное торжество.
— Передай привет Гермии, великий царь!
Но тут старуха застыла.
Даже перестала дышать. Потому что под маской к артерии под ее ухом прижался острый кончик ножа, который сжимала Мирани.
Орфет наигрывал песню.
Песня была о битве, о смерти и предательстве. Он воспевал вечные подвиги Архонов, их любовь и страхи. Музыка разливалась по комнатам и покинутым залам, по косым столбам лунного света на щербатом полу. Она эхом катилась по лестницам; во внутренних дворах пауки уползали в уголок паутины, мыши выходили из норок и, дрожа, слушали. Сочинив свою песню, он наполнил ее словами, закрыл глаза, и его глубокий голос воспарил. Губы, и горло, и пальцы потного толстяка, обожженного солнцем, израненного людской жестокостью, создавали неизбывную красоту. Песня эта была музыкой самого Бога, мечтой о дожде, о теплых каплях, падающих на горячую землю пустыни, о мягких ямках, остающихся под ними на песке. Она успокаивала жар и боль, утоляла жажду, струилась и журчала, собиралась в лужицы на мраморном полу.
Орфет знал, что его слушает весь дворец; слышал шуршание змей, выползающих из прохладных нор, еле уловимый шорох скорпионов, сторожкими рывками спешащих навстречу. Слышал, как музыка привлекает к нему всю мелкую, суетливую жизнь, посвященную Богу; почувствовал, как скрипнула дверь, как вошла и неуверенно остановилась за спиной тонкая темная фигурка.
Он не прекратил играть. Пел, пока мальчик не подошел к нему, не сел рядом, не прижался своим теплым телом. Не смолкал, пока песня не достигла конца, не умерла, рассеявшись последним звуком, как ручеек, журчащий в пустыне. Потом, когда смолкли певучие аккорды, в наступившей тишине он поднял голову и сказал:
— Я знал, что ты здесь, Архон.
— Я и сам не уверен, здесь ли я, — прошептал мальчик.
— Надо идти к воротам, дружище.
Алексос вздохнул, тихо, печально. Обхватил тонкой ручонкой толстый локоть Орфета. И сказал:
— Ко всем вратам.
Потом коснулся арфы, угомонил певучие струны и во внезапном молчании спросил:
— Орфет, ты боишься смерти?
— Все люди боятся, Архон.
— А если бы я попросил, ты бы пошел, правда? Даже в Царство Мертвых?
Толстяк обнял худенького мальчика.
— Сквозь все Врата Иного Царства, дружище.
— Эй! Погоди!
Шакал обернулся и увидел девушку с каштановыми волосами. Она помогала дряхлому старику.
— Ты тот, кого мы ищем. Нас послал Сетис…
Он крикнул:
— Лис! — И тотчас же, на одном дыхании: — Где остальные?
— Идут.
На другой стороне площади стояла кучка освобожденных пленников, среди них было шесть девушек.
— Ты — которая?
— Персида. Та, Кто Наблюдает За Звездами.
— Тогда иди за ворота, пресветлая. — Взгляд его продолговатых глаз в тревоге обежал пленников. Он взял ее за руку. — Где Сетис?
— Пошел искать Мирани. — Она нетерпеливо покачала головой. — Послушай! Ингельд ведет сюда через Порт все свои силы. Уведи своих людей за ворота и забаррикадируй их. Если не будешь мешкать, может быть, успеешь добраться до Острова. А иначе вас всех здесь перережут.
Он кивнул, подтолкнул ее к своим. Она торопливо устремилась за остальными беженцами.
Над площадью стоял оглушительный лязг оружия; вскоре к нему прибавился другой звук, зловещий, — топот тысяч ног, гул шагов приближающегося войска. Шакал отдал приказ; воровская армия тотчас же прекратила бой и отступила, ощетинившись остриями копий. На дальней стороне площади улицы и переулки в мгновение ока заполнились блеском кровожадной бронзы.
— Отходим! — Шакал взбежал по лестнице на крепостную стену и обвел мрачным взглядом шеренгу разлагающихся голов.
— Куда же они подевались? — прошептал он.
Лис сплюнул.
— Даже если и придут, вожак, только Бог сумеет провести их через этот ад.
На миг Шакал застыл в нерешительности. Ветер шевелил его светлые волосы, над головой тотчас же повисло облако голубой мошкары.
Он поднял глаза на докучливых насекомых.
Потом мрачным голосом сказал:
— Закрывайте ворота.
— Мантора вошла в сговор с Ингельдом. — Сетис говорил быстро, испуганно. Осознав это, он попытался овладеть собой. — Она хотела убить вас, пока Ингельд разоряет Порт. Неужели не понимаете! Она использовала вас… и ваше желание увидеть Гермию.
— И теперь я ее уже никогда не увижу. — Аргелин обернулся и во внезапном приступе ярости вонзил меч в живот раба. Великан отшатнулся со слабым вскриком, полным удивления и боли, и рухнул лицом вниз, истекая кровью. Мирани в ужасе прижала ладони к губам.
Мантора и глазом не моргнула. Они отобрали у нее нож и магический жезл, Аргелин сорвал с колдуньи маску. Ее лицо побагровело, но в черных глазах светилось ледяное презрение.
— Ах, генерал, — сказала она со спокойной улыбкой. — Как же ты глуп. Тебя водили за нос с помощью зеркал и ладана. Да, я бы убила и тебя, и девчонку, стала бы Гласительницей у нового Оракула под властью нового царя, который как раз сейчас завоевывает твое царство, потому что ты не можешь думать ни о чем, кроме Гермии, которая пала от твоей руки, и акулы давно уже обглодали ее косточки.