Скарамуш

Сабатини Рафаэль

— Ты мне веришь, Андре?

— Конечно, сударь, и мне жаль — жаль, что я не ваш сын.

Господин де Керкадью судорожно схватил крестника за руку и держал, не говоря ни слова. Затем выпустил её и спросил:

— Как ты собираешься поступить, Андре? Теперь ты знаешь всё.

Андре-Луи постоял, размышляя, потом рассмеялся. Положение имело свои комические стороны, и он пояснил:

— А что изменилось от того, что я посвящён в тайну? Разве сыновнее почтение может возникнуть внезапно, не успел я узнать новость? Должен ли я, забыв осторожность, рисковать своей шеей ради матери, которая настолько осторожна, что и не собиралась объявиться?

То, что тайна раскрыта, — дело случая. Просто так легли игральные карты Судьбы.

— Решение за тобой, Андре.

— Нет, оно мне не под силу. Пусть решает, кто может, а я не могу.

— Значит, даже теперь ты отказываешься?

— Нет, я согласен. Поскольку я не могу решить, что делать, мне остаётся сделать то, что положено сыну. Это нелепо, но жизнь вообще нелепа.

— Ты никогда не пожалеешь об этом.

— Надеюсь, что это так. Однако мне представляется весьма вероятным, что пожалею. А теперь мне нужно снова повидаться с Руганом и получить у него ещё два пропуска. Пожалуй, при сложившихся обстоятельствах будет лучше, если я сам отвезу их утром в Париж. Буду признателен, если вы позволите мне у вас заночевать, сударь. Я… я должен сознаться, что сегодня уже ни на что не способен.

Глава XV. ОСОБНЯК ПЛУГАСТЕЛЬ

Давно миновал полдень того бесконечного дня ужасов, с постоянным тревожным набатом, перестрелкой, барабанным боем и отдалённым ворчанием рассерженных масс. Госпожа де Плугастель и Алина сидели в ожидании в красивом особняке на улице Рая. Ругана они перестали ждать, так как понимали, что по какой-либо причине, а сейчас, несомненно, таких причин могло быть много — этот дружески расположенный к ним гонец не вернётся. Они ждали сами не зная чего. Сразу после полудня шум боя стал нарастать, приближаться, и с каждой минутой становился всё ужаснее. Это были выкрики разъярённой толпы, которая опьянела от крови и жажды всё рушить.

Яростная человеческая волна остановилась совсем рядом. Послышались удары в дверь и требования отворить, затем — треск дерева, звон разбитого стекла, возгласы ужаса, гневные выкрики и грубый смех.

Охотились за двумя несчастными швейцарскими гвардейцами, тщетно пытавшимися спастись. Их настигла в доме по соседству озверевшая толпа и жестоко расправилась с ними. Затем охотники мужского и женского пола, образовавшие батальон, зашагали по улице Рая, распевая «Марсельезу» — песню, в те дни новую для Парижа:

Вперёд, сыны отчизны милой, Мгновенье славы настаёт! К нам тирания чёрной силой С кровавым знаменем идёт!

Эта ужасная песня, которую выкрикивали резкие голоса, становилась всё громче. Госпожа де Плугастель и Алина невольно прижались друг к другу. Они слышали, как грабят соседний дом. Что, если сейчас настанет черёд особняка Плугастель? Для подобных опасений не было реальных причин, но в такой неразберихе, неверно истолкованной и поэтому ещё более устрашающей, всегда ожидают худшего.

Ужасная песня и топот ног, обутых в тяжёлые башмаки, по грубым булыжникам стали затихать, удаляясь. Женщины с облегчением вздохнули, как будто их спасло чудо, но через минуту снова встревожились, когда в комнату влетел, позабыв об этикете, Жак — молодой лакей, которому графиня доверяла больше, чем остальным слугам. С напуганным видом он сообщил,

что через ограду сада только что перелез какой-то человек, заявивший, что он — друг графини, и пожелавший, чтобы его немедленно провели к ней.

— Но он выглядит как санкюлот [138] , сударыня, — предостерёг преданный малый.

138

Санкюлот — прозвище крайних революционеров, наиболее активных элементов городской бедноты. Слово происходит от французских слов: sans (без) и culottes (короткие, доходящие до колен штаны). Короткие штаны — кюлот — обычно носили аристократы и крупная буржуазия. Беднейшие и мелкие буржуа и полупролетарии носили длинные штаны до пят.

Сердце графини забилось в надежде, что это Руган.

— Введите его, — приказала она, задыхаясь.

Жак вышел и вскоре вернулся вместе с высоким человеком в длинном, потрёпанном и очень просторном пальто и широкополой шляпе с огромной трёхцветной кокардой. Войдя, он снял шляпу.

Жак, стоявший за спиной посетителя, заметил, что, хотя сейчас его волосы растрёпаны, они сохранили следы тщательной причёски и пудры. Молодой лакей недоумевал, что за лицо должно быть у этого человека, если при виде него госпожа вскрикнула и отпрянула. Затем Жаку жестом приказали удалиться.

Посетитель дошёл до середины гостиной, еле волоча ноги и тяжело дыша. Опершись о стол, он стоял лицом к лицу с госпожой де Плугастель, которая в ужасе смотрела на него.

В дальнем конце комнаты сидела Алина. Она в замешательстве всматривалась в лицо, которое показалось ей знакомым, хотя его трудно было узнать под маской из крови и грязи. Он заговорил, и Алина сразу же узнала по голосу маркиза де Латур д'Азира.

— Мой дорогой друг, — говорил он, — простите, если напугал вас. Простите, что вторгаюсь сюда без разрешения, в такое время и подобным образом. Но… вы видите, в каком я положении. Я скрываюсь. Не зная, где укрыться, я подумал о вас и сказал себе, что, если удастся добраться до вашего дома, я мог бы найти у вас убежище.

— Вы в опасности?

— В опасности! — Этот вопрос вызвал у него беззвучный смех. — Если я выйду сейчас на улицу и мне повезёт, проживу ещё минут пять! Мой друг, это была настоящая бойня! Некоторые из нас в конце концов сбежали из Тюильри, но их преследовали на улице и убивали. Не думаю, чтобы сейчас остался в живых хоть один швейцарец. Бедняги, им больше всех досталось. Что до нас — Боже мой! Нас они ненавидят ещё сильнее, чем швейцарцев. Поэтому мне пришлось прибегнуть к этому отвратительному маскараду.

Он сбросил лохмотья и, отшвырнув их, шагнул вперёд. На нём был чёрный костюм из атласа — форма сотни «рыцарей кинжала», которые в то утро в Тюильри встали на защиту своего короля. Его камзол был распорот на спине, шейный платок и кружевные манжеты разорваны и запачканы кровью, лицо вымазано, причёска в беспорядке — на него страшно было смотреть. Однако он, как всегда, держался с непринуждённой уверенностью и не забыл поцеловать дрожавшую руку, которую ему протянула графиня.

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне, Жерве, — сказала она. — Да, пока тут можно укрыться, и вы в полной безопасности — по крайней мере, пока мы сами в безопасности. На моих слуг вполне можно положиться. Садитесь и рассказывайте всё.