Сказ о пути
Шрифт:
— Когда я смогу выйти отсюда?
— А когда бы вы хотели это сделать?
— Чем раньше, тем лучше.
— Хорошо, я поговорю с доктором. Думаю, вас выпишут уже завтра.
Он неторопливо поднялся, кивнул на прощанье и направился к дверям, ставя ступни по-прежнему аккуратно и осторожно. У самого порога обернулся, угадав какое-то движение.
— Скажите, — пациент все-таки не выдержал, — почему именно Алексей?
— Все просто: так звали моего отца.
— Я похож на него?
— Нет, не думаю. По крайней мере, он никогда не смотрел на меня с такой смесью удивления и презрения, как это делаете вы. До
Оставшись один, Алексей взял в руки папку. По паспорту его фамилия была Лазарев, а отчество Анатольевич. Фамилия порадовала — красиво и без излишеств, а вот отчество подкачало, хотя происхождение его было вполне объяснимо. 27 лет. Самое интересное, что была даже фотография — строгая и черно-белая, как положено. Происхождение ее было непонятно: в сознательном состоянии его не фотографировали, а в коме глаза закрыты. Приглядевшись, Алексей понял, что фото не его — нашли, видимо, очень похожего молодого человека. С весьма пустым и бессмысленным взором, кстати сказать. Неужели это оказалось проще, чем привести в больницу фотографа и сделать настоящий снимок?
Он отбросил паспорт, не рассчитав силы движения, и тот шлепнулся на пол.
Чужое все — имя, фамилия… даже лицо. Символично. Дийк — означает «чужой». Кто он и зачем он здесь? Существует ли он вообще?..
— Ты готов к небольшой прогулке? — Леля умудрялась открывать дверь бесшумно, и легкие шаги ее были неслышны, поэтому ее приход оказался приятным сюрпризом. — Я взяла на себя смелость заняться твои гардеробом, даже ботинки купила — размер, каюсь, взяла с твоей ступни, пока ты сладко спал. А еще я отпросила тебя у Анатолия Семеновича — но только на два часа. Правда, я молодец?
— Конечно! Ты умничка.
Как же она ему нравилась… Аж дух захватывало. Причем, от всего: от наклона головы к плечу, от детского пластмассового браслета на загорелом запястье, от смеха. Особенно от смеха: искреннего и неожиданного, как капель за шиворот или снежок, метко пущенный, не бьющий, но заставляющий гореть щеки.
Они вылетели из больницы пулей, вприпрыжку, словно дети, улизнувшие со скучных уроков в школе — в свободу, в радость, в лето. Воздух мегаполиса с его смогом и выхлопными газами показался Алексею нереально свежим и необыкновенным. Как, впрочем, и всё вокруг: люди, автомобили, дома. То ли это был контраст после долгого заключения в унылой больнице, то ли окружающий мир достигал его сквозь призму ощущений идущей рядом девушки.
Правда, прошагали они недолго: слабость почти атрофировавшихся за время лежания мышц заставила присеть на скамью в ближейшем же скверике.
— А это правда, что ты слышал все, что я говорила, когда был в коме?
— Не все и не всегда, — он приобнял ее за плечи, загораживая от вечерней прохлады. — Но я знаю о тебе многое. Например, в детстве ты всегда искала двери, за которыми скрывается иной, дивный мир, как в книгах о Нарнии. И даже залезала в старые шкафы.
— Это было так давно! Я была глупой и маленькой. Теперь я знаю, что таких дверей не существует. А жаль!
— Откуда ты знаешь? Может быть, ты не успела добраться до нужной? Или не заметила, прошла мимо.
— Нет! — засмеялась она. — Я их все проверила. Все-все! Но это ничего: в итоге я смирилась и решила, что наш мир в целом не так уж плох. И в нем тоже порой случаются маленькие чудеса, — она бросила лукавый взгляд в его сторону. — К тому же никогда нельзя быть уверенным, что по другую сторону двери окажется светлое и доброе место. А вдруг там будет что-то смахивающее на ад?..
— Да, мы никогда не знаем, куда нас выведет та или иная дорога.
— Ты так говоришь, словно тебе ведомо об этом больше других. А ну, колись сейчас же: неужели ты все-таки нашел ту волшебную дверь?
— Конечно нет, милая.
Пораженный ее вопросом, Алексей решил, что обязательно расскажет ей всё. Но не сейчас, позже. Еще не время. Он ведь не собирался уходить отсюда в ближайшем будущем, да и в отдаленном, скорее всего, тоже. Пусть это тупик, как сказал бы Привратник, но пока он его устраивал — он согревался улыбкой и нежным смехом Лели. Дорога же измучала его. Хотелось покоя и тишины — внешней и внутренней. И еще он страстно желал забыть Наки и Гоа, как забывал всех, встреченных на пути. Но они почему-то не желали уходить из памяти и сознания. Их последние образы на фоне мрачного лабиринта с вонючей водой и сводящим с ума звоном преследовали его, истязая совесть, доводя до отчаянья, бесслезного и немого…
— Обидно, что сегодня облачно и почти не видно звезд! — Леля уютно вжалась в его плечо, простым этим движением отогнав угрюмые мысли. — А то бы я показала тебе Венеру. Я очень люблю эту планету, она необычная, странная: бывает утренняя и бывает вечерняя, и у каждой свое значение. В мифологии майя утренняя считалась воительницей и убийцей, а вечерняя — шлюхой.
— Не очень-то они ее жаловали!
— Да нет, просто их культура не отличалась повышенным миролюбием и добродушием. Венера была центральной фигурой в их верованиях, даже священный календарь у них основывался на ее цикле.
— Увлекаешься мифологией?
— Немножко. Я многим увлекаюсь по чуть-чуть. В итоге — куча поверхностных знаний, а глубины нет.
— Может, это и хорошо: с любым человеком сумеешь поговорить о том, что ему интересно.
— Это разговоры на один раз. А в следующий раз опозорюсь, потому что начну повторять одно и то же. Скажи, ты и правда совсем ничего не помнишь из своего прошлого? Мне почему-то кажется, что помнишь, но не хочешь говорить. Это так?
— Нет. Ничего не помню.
— Совсем-совсем? Так это же здорово! Ой, извини, не хотела тебя обидеть. Тебе, наверное, это вовсе не в радость.
— Еще бы. Память — это душа. Это человек, целый. А кто я? Безногий-безрукий инвалид, обрубок на колесиках. О чем можно разговаривать с таким?
— Не говори так! — горячо возразила девушка. — Во-первых, рано или поздно ты всё вспомнишь. Всё-всё! И не будешь инвалидом на колесиках. А потом, это смотря с какой стороны посмотреть. Вот мне, к примеру, нередко хотелось взять — и всё-всё забыть. И начать заново, по-другому, без привязок и ниточек, связывающих тебя с людьми, без прошлых обид и прошлых разочарований, без детских ран. Может, тогда все получилось бы иначе и намного лучше? Знаешь, как хотелось бы мне забыть разрыв с человеком, с которым мы прожили вместе три года? Было очень больно и очень обидно. Несправедливо больно, потому что…