Сказ о пути
Шрифт:
— Не надо! — Алексей сжал ее руку. — Я знаю. Ты делилась со мной этой обидой, когда я был в коме.
— Вот видишь! Ну, какой же ты славный — умел утешать меня, даже когда не двигался и не говорил!..
Слова Лели вновь перебросили его в прошлое, к Наки и Гоа. Привязки и разочарования, обиды и стыд — как много, оказывается, накопилось. И не избавиться, не порвать… А сколько их — нанесенных ему и нанесенных им — обид, которые он не помнит? Тех, что накопились за двадцать шесть лет жизни и были стерты из памяти милосердной амнезией? Что, если он убил кого-то? Предал, вверг в отчаянье?..
Алексей поежился. Пожалуй, стоит
Заметив его движение, девушка поняла его по-своему. Она затеребила его за рукав, поднимая со скамьи и поворачивая в сторону больницы.
— Бедненький, ты совсем замерз! Да и про время мы напрочь забыли. Анатолий Семенович с меня голову снимет за такую безответственность! Давай-ка припустим с тобой. Ничего, не расстраивайся: я краем уха слышала, что тебя собираются выписывать уже завтра. Так что мы еще с тобой успеем и нагуляться, и наговориться!
У ворот больницы Леля притормозила. Повернув его лицом к себе и очень серьезно всматриваясь в зрачки, проговорила:
— Только учти, Алеша. Тебе придется завоевывать меня очень долго — чтобы я стала окончательно твоей и полностью доверяла тебе. Ты уверен, что готов к этому?
— Мы не ищем легких путей. Более того, могу сказать, что трудности меня даже радуют. То, что легко дается, так же легко и безболезненно — а главное, быстро, и исчезает.
Улыбнувшись, он привлек ее к себе и поцеловал в макушку с теплым щекотным вихром. Как всегда от нее пахло лавандовым мылом, смолой и загаром…
…Ему приснилась Наки. Она смотрела исподлобья — тревожно и вопросительно. А потом рассыпалась на тысячу крохотных синекрылых бабочек-драконов. Он звал ее, покуда они не облепили его всего и не забились в горло.
Проснулся он весь в поту, со стойким ощущением, что ему не хватает воздуха. Вставая, Алексей осторожно вытянул левую руку из-под шеи Лели. Она не проснулась, лишь сладко промурчала. Она всегда спала крепко и засыпала мгновенно — не погружаясь, но падая в сон, и почти никогда не помнила, что за сновидения ее посещали.
Иногда Алексей завидовал этой ее особенности, но чаще сочувствовал.
Как ни парадоксально, но в последнее время он начал испытывать к своему «благодетелю» нечто вроде признательности. Хоть и не признавался себе в этом чувстве. Квартира, которую для него сняли, оказалась замечательной. Небольшая — одна комната и просторная кухня — она являла собой образец вкуса и уюта. Выдержанная в золотисто-зеленых тонах, с мягким диваном и плетеным креслом-качалкой, без излишеств типа телевизора, но с компьютером. Последним, правда, Алексей почти не пользовался (он явно не был ни программистом, ни дизайнером — в той, неведомой ему жизни до катастрофы). Зато Леля с детским восторгом просиживала за монитором часами, рисуя, играя или слушая музыку. Она вообще легко и гармонично вписалась в интерьер. Когда ее не было дома — в квартире не хватало существенной детали, не хватало законченности.
Алексей прошел на кухню и сварил себе кофе. Присел на подоконник. За стеклом правила бал осень — поздняя, грязная. Снег еще не выпал, а листья уже облетели, и оттого все вокруг казалось сумрачным и безжизненным. Редкие ранние прохожие под разноцветными зонтами (единственные яркие пятна в пейзаже), завеса дождя, раскрашивающая все вокруг одной краской — серости и стылости…
Прошло уже два с лишним месяца с тех пор, как он пришел в себя. Он стал Алексеем полностью, от Дийка ничего не осталось. Бреясь по утрам, он уже не удивлялся своему отражению в зеркале. Уже не проводил ладонью по затылку в попытке запутаться в длинных прядях — как делал прежде, когда задумывался или озадачивался. Вместо этого потирал теперь гладкий или щетинистый подбородок.
Поначалу он работал в гостинице Станислава, но быстро уволился, не желая зависеть хотя бы в этом. Нашел другую работу — в охране одного из офисов. Она не выматывала силы и оставляла много свободного времени.
Кофе был очень горячим, и когда на плечо ему легла легкая ладошка, от неожиданности он обжег губы.
— Как спалось, солнышко? — Обернувшись, Алексей зарылся лицом в ее уютную макушку.
Ему было хорошо с ней, спокойно и хорошо. Может, это и есть то, к чему он всегда стремился? А выдуманный рай с синекрылыми драконами был просто предлогом придти в этот мир, к ней? Впрочем, это ведь и его мир. Родной, изначальный…
— Честно говоря, не замечательно: ты ворочался и брыкался во сне. И стонал — да так, что умудрился меня разбудить, а ведь сплю я как бревнышко. Потом, правда, снова заснула… Кстати, кто такая Наки?
— Откуда ты знаешь это имя?
— Ты повторял его — как раз, когда я проснулась. Это из твоего прошлого? Ты что-то вспомнил?
— Наки — девочка. Маленькая, сильная и смелая. Ей всего двенадцать, и я никогда не забывал ее, к сожалению.
— Почему к сожалению? Непонятно… Кто она? Расскажи!
Леля отстранилась от него и уселась на стул, приготовившись внимательно слушать. Сейчас, в его рубашке и с босыми ногами, ненакрашенная и взлохмаченная, с припухшими губами и слипшимися ресницами, она напоминала зверька, вылезшего из глубокой уютной норки в прохладный неприветливый день.
— Наки не отсюда. Не из нашего мира. Все ее близкие и родные погибли. У нее была мечта попасть в прекрасное место, похожее на рай, под названием Алуно. Туда когда-то ушла ее старшая сестра. А я был промиром — проходящим миры. Еще у меня был зверь, похожий и на кота, и на пса — его звали Гоа. Жутко свирепой наружности, но верный и мягкосердечный, как никто. Мы встретились с Наки в ее мире — на редкость унылом и злобном. Представляешь, там наказывали за любовь. Детей к родителям, мужа к жене, сестры в брату… Она заразила меня своей мечтой найти Алуно, где драконы похожи на синекрылых бабочек. И нет ни войн, ни болезней, ни людских толп. Мы стали искать его вместе — объединив ее целеустремленность с моими возможностями. Потом она умерла. И Гоа тоже. А я вот — здесь, с тобой, как видишь.
Он замолчал. Леля ждала продолжения. Не дождавшись, заметила жалобно:
— Прости, я ничего не поняла.
— Ладно, — он усмехнулся, но ухмылка вышла кривой и болезненной. — Я был очень краток. Попробую начать сначала, уже подробнее.
Он снова принялся рассказывать, припоминая детали и нюансы. Говорить было тяжело — приходилось заново переживать прошлое, и Алексей часто сбивался, перескакивал с одного на другое, мучался, подбирая нужное слово или понятие.
— Красивая сказка, — тихо откликнулась Леля, когда он замолчал, на этот раз окончательно. — Не знала, что у тебя такая богатая фантазия. Тебе бы книги писать, а не в охране торчать — стал бы знаменитым и успешным.