Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде
Шрифт:
Такая деловитость несколько покоробила чувствительного графа, который все еще не очерствел душой настолько чтобы посылать людей на убой совершенно без угрызений совести. Собственно он не испытывал особого сожаления наблюдая как круглый затылок мужика размазживала кавказская или французская пуля, но эта гибель была почетной смертью за царя и Отечество. Однако же граф во-время вспомнил что соревнования – не военная баталия, и тут не следует особенно волноваться потому что все происходящее и вправду вроде цирка.
– У нас две беды, сударь – дураки и дороги, ну если
– В великом деле без жертв не обходится! И сто лет тому вперед минет и поболее, а все равно кто-нибудь либо с дуба рухнет, либо с колесницы под копыта сорвется, а состязаться-то надо, – пояснила Лиза далее. Граф вздохнул.
– После кампании Двенадцатого года, сударыня, ничто уже не может меня напугать, однако есть же разница между теми кто с честию пал покрошенный на куски бомбами для пользы Отечества и теми кто расшибся на потеху зевак? К сожалению горы коварны, лавины, кавказцы и прочие опасности подстерегают на каждом шагу…
– Ну у нас люди подневольные, беспокоиться за них не надо – бабы новых нарожают! – пояснил Платов. – Только вот как иноземцы к такому изменению программы скачек отнесутся?
– Денег заплатим – нормально отнесутся и все поймут! – убежденно произнесла Лесистратова.
И верно, сначала конечно все иноземцы очень заволновались и завозмущались, а самые слабые на нервы даже запросились назад. Но когда Платов объявил что гонорары для обычных атлетов вырастают втрое, а для наставников аж вдесятеро плюс призовые, все сразу проявили понимание.
– Йа, йа, это есть божья воля на этот год – чтобы не было лета и мы соревновались зимой! – рассудил немец-тренер российских бегуний. – Мои девочки даже быстрее побегут на лыжах, если конечно лыжня их выдержит. А стрелять я их мигом обучу, в яблочко как Вильгельм Телль!
Российские же наставники хоть и давно видели к чему идет дело, однако сильно приуныли узнав что лето теперь уже и официальным указом отменяется.
– Что ж нам, до седьмого пота всех переучивать, рекорды пердячьим паром добывать? – возроптали они. – А ну как зрители сидючи на холоде все перемерзнут насмерть?
– Да ежели к ногам бегуна лыжи присобачить то и греческий марафонец мигом станет таежным путешественником! – уверяла их Лесистратова, а Платов ухвативши крепкими пальцами за кафтан тряс как грушу наиболее непонятливых, дабы скорее дошло.
Прочие немцы, французы, англичане и всякие международные авантюристы неизвестно какой национальности также поняли что дело конечно опасное но прибыльное, да и хотелось им свою удаль показать и родных держав не посрамить. Климат крымский им успел разонравиться, ожидать олимпийских игр пришлось много долее чем предполагалось ввиду перенесения сроков строительства и природных катаклизмов, однако делать было нечего – пришлось покориться. Опасались конечно замерзнуть насмерть, но почитавши со свежей почтой с клиперов письма от приятелей что в их державах тоже не жарко, решили покамест остаться.
– Ну и пусть что тут не было никакого Возрождения, а сплошное вырождение – зато страна весьма богата, лес, рыба, деготь, пенька, ворвань, пушнина, традиционные промыслы, – рассуждали они со свойственным европейским людям во все века цинизмом и расчетливостью. – Главное что место тут хлебное а также целебное, кабаков хватает, жалованье нехилое, а что касается того что жандармы грубы или же граждане тупы, так зато деньги платят чтобы все это перетерпеть. А как соберемся в воскресный день в ай-лимпийской деревне, как загудим так и сам черт нам не брат!
Видя такое веселое настроение Лесистратова распорядилась доставлять вино иностранцам беспошлинно и беспрепятственно, дабы спортивный дух в них неугасимым огнем горел. Это конечно вызвало неодобрение таможенников а также и священников, немедля заговоривших о беспошлинной диавольской клоаке в спортивном поселении.
Надо сказать что эта самая ай-лимпийская деревня, которая по замыслу создателей должна была стать образцом чистоты и непорочности нравов на деле вовсе таковой не являлась, а стала по мнению многих местных сплетниц прямо-таки гнездом разврата и распущенности. Вместо того чтобы день и ночь тягать гири и бегать на известные дистанции под руководством своих наставников, днем атлеты еще кое-как впрягались и пахали, но уже к вечеру начиналась попойка и любовь всех со всеми, особенно в этом отличались англичане, хоть перепить немцев и не могли. Отдельные национальные слободы на окраинах деревни так и гудели, французы, итальянцы, испанцы, даже японцы – все свято соблюдали обычаи национальной пьянки а не ай-лимпийскую хартию.
– На бровях ползут, а наутро с гор сигают – как такое возможно? – удивлялся граф Г. за утренним кофеем.
– Зело прыткие, ваше сиятельство, – пояснял ему гостиничный слуга, – себя вовсе не жалеют.
– А что, братец, погоды нынче нелетные?
– Ни одна птица не летит, все по гнездам расселись, вот ведь какая история.
Граф вздыхал и шел нагуливать по набережной моцион безо всякого желания. В это время погодка разбушевалась окончательно: летом в Северо-Американских соединенных штатах был мороз, и снегами всех завалило, у пруссаков аж Рейн вышел из берегов, у швейцарцев без снегу и месяца не проходило. Неурожай заставлял с голодухи бежать в Новый Свет, а многие из спортсменов, хоть и ругавшие российскую неразбериху на все корки, решили после игр пока что поселиться здесь, переждать смутное европейское время.
К ним все время прибивались какие-то маркитантки, путаны, спутницы жизни и прочие девицы свободных нравов, и все только диву давались как они обходили стражу и строжайшую пропускную систему, когда без пашпорта и шагу ступить было нельзя. Лесистратова подозревала подкуп, граф Г. думал что девицы расплачиваются с жандармами натурой и жалел и тех и тех, Платов только ругался. Таким образом коллектив в деревушке подобрался весьма дружный и следовало ожидать весьма интересной Олимпиады на крымском берегу.