Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде
Шрифт:
При этом считалось что в России заговорщиков поддерживают на самом высоком уровне и к восстанию против турецкого владычества отнесутся с пониманием, хотя разумеется царю и цели «Священного союза» надо было уважать. Поэтому единоверцы пользовались тут расположением и поддержкой, чем и решил воспользоваться Морозявкин, прямо как международный авантюрист. Заговор поднимал голову.
– Порядочки у нас те еще! – жаловались Вольдемару местные греки-патриоты. – Всю нашу славную Элладу турки на пашалыки нарезали…
– На шашлыки ятаганом порезали? Ясненько…
– А нас обзывают «райам» – стадо!
– Ну понятно – где шашлык, там и овцы.
– Даже цвет в который одеваться, домики красить – и то за нас решают. Совсем нас турецкие паши достали, только на единоверную Россию и надежда!
– Поможем чем сможем – я обещаю! Я с царем весьма близко знаком, можно сказать на дружеской ноге, донесу до него все ваши жалобы. Приструним вашу блистательную Порту на раз! А кстати, отцы, нельзя ли у вас тут огоньком разжиться?
Но узнав какой именно огонек нужен Морозявкину, греки, уже тогда первейшие в Средиземноморье торгаши, заломили такую цену что украсть было бы много легче, вот только Морозявкин поопасился что паши с него кожу живьем сдерут.
«Проклятые палачи, над греками измываются – пожалуй и до меня доберутся», – рассуждая так он решил пока не лезть на рожон а не спеша и с опаской добраться к цели путешествия, а там на месте и поглядеть что к чему.
Вкусив местных прелестей в самом так сказать плотском их воплощении в виде баклажанной мусаки и хумуса, сыра фета и даров моря, Вольдемар как опытный кулинар нашел что в них слишком много оливкового масла, лимона и перца, и вообще все это похоже на кухню южной Франции, где ему приходилось бывать в дни студенческой молодости. Впрочем для обжор тут был настоящий рай, но так как в этом году солнце светило нежарко то к проблемам добавился еще и неурожай. Выросли цены, соответственно Грецию уже нельзя было назвать дешевым курортом и проще стало прокатиться в Карсблад или на Кавказ. Рассматривая природные красоты Морозявкин привык ни в чем себе не отказывать, ни в пище ни в приличных постоялых дворах, справедливо рассудив что от экспедиционных денег не убавится а он как посланник должен высоко держать марку и российский флаг.
«От казны-то не убудет, она бездонная», – полагал он, не первый и не последний замеченный в такого рода рассуждениях. Не вступая ни в какие переговоры с представителями османских властей дабы не дискредитировать державу Морозявкин как всякий нормальный герой стал кружить и петлять, идя в обход но при этом неумолимо выходя на цель.
По дороге к священной роще Алтис у подножия горы Кроньо Вольдемар успел посмотреть все местные достопримечательности, включая сосны и кипарисы. Марсово поле с беговыми дорожками, галереи и колоннады. Ни базилика ранних христиан, ни квадратная палестра, предназначенная для борцов – ничто не укрылось от его пытливого взгляда. Тут были знаменитые гипподром и стадион, а неподалеку от храма Зевса располагался пресловутый храм Геры, дорической архитектуры, рядом находились сокровищницы с несметными сокровищами, на которые оставалось только облизнуться.
– А сейчас у вас тут играют во что-нибудь? – интересовался Морозявкин у местных, сверяясь с русско-греческим разговорником. Однако греки молчали как партизаны на допросе, из чего был сделан вывод что им теперь не до игр.
Хотя древние письмена повествовали в основном о спортивных подвигах мужчин, к состязаниям допускали и девушек, для которых предоставляли стадион, но бегать давали только на укороченную дистанцию. За женский пол похлопотала Гипподамия, жена Пелопса, завоевателя Пелопоннеса, то есть южной Греции. За победу дамам выдавали кусок жертвенной коровы и маслиновый венок, самым продвинутым даже ставили статуи. Вольдемар конечно был бы не прочь посмотреть женские бега или там борьбу в грязи но ничего такого в этом году не предусматривалось, поэтому оставалось надеяться лишь на красочное представление, устраиваемое жрицами.
«Еще можно сходить турецкой ночью на танец живота, коий евнухи танцуют, посмотреть сиртаки, на базаре прибарахлиться», – рассуждал он составляя программу действий. Однако вспомнив что это все же не каникулы, Вольдемар решил пока не покупать ни древних ваз, ни связок бус и прочего барахла дабы двигаться налегке.
Наконец добравшись ближе к делу, Морозявкин выдвинулся на разведку, однако обнаружил что жрицы вовсе не собираются зажигать огонь даже ради него, российского официального посланника. Все они усердно молились и вообще занимались своими делами, и сколько месье Вольдемар не объяснял про свою великую миссию и не напоминал про древнее параболическое зерцало, которое должно было поджечь его сконструированный Левшой факел тульской работы, все было как об стенку горох.
– Зеркало, бабоньки, дамочки, сеньорки! Ну куда ж вы глядитесь когда красоту наводите, – пояснял он и жестикулировал направо и налево, как бы изображая процесс самолюбования и бритья.
– А при солнце оттуда появляется горячий огонек! Факел поджигает. Ну вроде как ваш Архимед сжег римские корабли при штурме Сиракуз! – пояснял Вольдемар непонятливым жрицам, но те прикидывались совсем тупыми и не желали вспоминать то что было всего-то несколько веков назад.
– Не дадите добром – украду как Прометей! – погрозился Морозявкин, но возмущенные жрицы пригрозили сжечь его самого, а еще донести на него туркам. Идея же соблазнить и завербовать себе в помощницы какую-нибудь юную и доверчивую жрицу тоже как говорится не покатила – может быть он уже потерял свое обаяние, а может был типажом не в греческом вкусе.
– Ходят тут всякие, а потом дорические колонны пропадают! – ворчали неблагодарные жрицы, не желавшие ни денег, ни подарков ни готовности Морозявкина все возместить натурой. – Гуляй отседова, прощай – андыо!
– Я между прочим человек благородный, даром что посланник, и никогда рук своих воровством не пятнал – ну разве что само падало! – заявлял Вольдемар, но его открытость и готовность к диалогу тут явно были лишними. Ближе ворот никак не пускали, и даже какие-то местные стражи, крепкие парни с мечами и копьями, старались оттеснить его подальше с территории храма.
– Я обладаю дипломатическим иммунитетом! – кричал Морозявкин, но теперь только издали, потому что стражники потрясая оружием уже вопили чтобы он подходил к храмовой территории не ближе чем на полет стрелы, иначе стрела таки полетит и будет очень больно, особенно в живот, священнослужительницы также не были склонны проявлять божественное милосердие. Даже какие-то гуси и куры, жившие на природе неподалеку, презрительно гоготали и кудахтали, явно издеваясь.
Не впадая в отчаяние, Морозявкин пораскинул умом и сообразил, что для получения настоящего греческого божественного огня а не дешевой самоделки необходимо поджечь весь древний город. Коварный план созрел весьма быстро, так как он понимал что ай-Лимпиада вот-вот начнется, и цейтнот заставлял действовать без промедления. Угнетенные греческие трудящиеся прямо-таки жаждали быть освобожденными, и главное было только начать, чтоб процесс пошел куда надо.
Изучив карту местности и соображая на сколько его могут загрести за это по совокупности преступных деяний, секретный посланник приступил к делу:
– Ну что, ребята, сколько ж можно терпеть? Али совсем в вас гордости нету? Всюду жулики и воры, хапуги и мздоимцы и вообще кровавые угнетатели! Греческая свобода попрана османами! Беспредел пашей, казнят поэтов, троном патриарха и тем торгуют, вот до чего докатились! Доколе? – начал Вольдемар агитацию на местной центральной площади, прямо у храма Зевса.