Сказание о Доме Вольфингов (сборник)

Моррис Уильям

Они поднялись на возвышение, празднично украшенное, как и всё вокруг. Там уже расположились старейшины и воины в летах, радостно приветствовавшие гостей. Среди них был и старец, что сидел на краю холма, наблюдая за движением войска, тот, который отшатнулся при виде знамени Вольфингов.

Когда он увидел среди гостей Тиодольфа, взгляд его замер. Старец подошёл к воину и остановился. Тиодольф, заметив его, улыбнулся, произнеся слова приветствия, но старец только продолжал молча разглядывать князя. Наконец он задрожал, протянул руки к обнажённой голове Тиодольфа и начал перебирать его кудри и гладить так, как мать гладит по голове сына, оставшись с ним наедине, даже если сын уже седой старик. И вот старец вымолвил:

«Бесценна жизнь

сильнейшего, как древо,Цветы которого – людские судьбы техВремён, что есть и что лишь будут! Так,Увенчанной древнейшей мудростью, остатьсяЕй суждено, когда железный мечВ прах превратится вместе с бурой ржою.О, если бы я снова стал младымИ сильным воином, я б устремился в битвуИ в самой гуще встал – средь свиста копий,Чтоб твёрдость показать руки и зоркость взгляда!»

Старец провёл руками по плечам и груди воина и почувствовал холод кольчуги. Тогда его руки вновь опустились, а из старых глаз хлынули слёзы. Он произнёс:

«О, сердца воина могучего жилище,О, пламенная грудь того, кто в битвеПривык господствовать над сильными, к чемуТы холодом укрылась от калёных,Мерцающих клинков? Тебя не знаю,Тебя не вижу, как далёкие холмы,Где наши праотцы живут, где богиПируют в залах. Ветер дует грозно,И вереницей облака летятТам, в вышине, окутывая властныхПалаты, что из года в год всё те же.Но очаги их пламенеют жаркоНе для меня, и старые глазаИх разглядеть не в силах, не узнаетСтарик радушия божественного пира».

Тиодольф всё ещё улыбался старцу, но тень пробежала по его лбу. Вождь Дейлингов и его могущественные гости, стоявшие рядом, тоже нахмурились и внимательно, в тревожном молчании слушали. Старик же продолжил:

«Я прибыл в дом врага, и он, безумный,Сказал мне: “Сядь, ты ведь устал в пути”.Я сел, и ноги вытянул – оковыСковали ноги. Он с улыбкой подлыхПродолжил: “Руки тяжелы твои,Пусть отдохнут немного”. Свои рукиЯ протянул, и холод ощутилКолец железных. Лес с волками лучше,Чем этот пиршественный зал! О, если бЯ знал про древнюю ловушку, знал бы,Что счастье мира продал я за ласки,За глупые сердечные желанья».

Закончив говорить, старец отвернулся от Тиодольфа и с грустью прошёл на своё место. Если Тиодольф и изменился в лице, то лишь слегка. Окружавшие князя воины смотрели на него с удивлением, словно спрашивая о значении слов старца, будто Тиодольф с помощью каких-то тайных знаний мог их объяснить. Для многих эти слова прозвучали предупреждением пред битвой, а для некоторых – зловещим предзнаменованием о грядущих днях. Вряд ли кто-то понял эту речь, но в сердце каждого зародилось дурное предчувствие, ибо старик был известен как предсказатель, а его слова, обращённые к князю, показались всем нелепыми и очень странными.

Агни захотел прояснить всё это. Он сказал так: «Асмунд Старый добр и мудр. Когда он слышит вести о грядущем сражении, то хочет участвовать в нём, ибо в прошлом был великим воином, и его руки обагрены кровью многих врагов. Он предан своему роду и считает недостойным оставаться дома, когда все собираются на битву. Для него ненавистна сама мысль о смерти на соломенной подстилке».

«Верно, – подтвердил кто-то ещё, – и более того, он видел, как в битве пали

его любимые сыновья, поэтому любой воин в расцвете сил дорог ему, и он боится за судьбу каждого».

«Точно, – добавил третий. – Асмунд умеет предвидеть, и, возможно, Тиодольф, разгадав значение его слов, ты расскажешь нам, что он имел в виду».

Тиодольф же молча размышлял обо всём сказанном.

Но вот гостей провели к столу, и в зале, и снаружи, и по всей равнине начался пир. Нарядные девушки из рода Дейлингов по двое или по трое ходили среди воинов. Они подавали им еду и питьё, пели песни, играли на арфе и на флейте, которая то смеялась, то плакала. Они были приветливы и ласковы со всеми, и радость воинов накануне битвы росла с каждым часом. У одного Тиодольфа на сердце было тяжело, но он не показывал виду. Он ходил из зала в тележный городок, а из городка обратно в зал, и всё это время со всеми был весел и приветлив. Он воспламенял сердца воинов, и они радовались, что у них такой славный князь, умеющий поднять дух и на пиру, и в битве.

Глава X. В бражный зал Вольфингов приходит старушка

Три дня спустя в женской половине бражного зала Вольфингов собрались оставшиеся дома женщины. День близился к вечеру. У большинства из них на сердце лежал груз сомнения, зародившегося, когда они провожали воинов. Вестей об отряде не было (да пока и не должно было быть), поэтому общая печаль тяготела над всеми лишь из-за того, что произошло на проводах. Вечер, как уже говорилось, ещё не наступил, но день подходил к концу, и всё вокруг выглядело утомлённым. Небо на юго-востоке заволокло тучами, и, казалось, вот-вот начнется гроза. Её признаки были видны не только в небе, но и в воздухе, и даже в том, как качались ветви и листья деревьев. Коров уже подоили, и дел в поле и в загоне почти не осталось. Женщины возвращались с пашни и с лугов на открытое пространство перед бражным залом, где росла истоптанная, покрытая пылью трава. Их усталые загорелые ноги, ступавшие по траве, тоже были в пыли. Женщины выглядели утомлёнными: кожа их иссохла, и даже пот на ней высох. Высоко подпоясанные платья посерели и потяжелели, растрепавшиеся волосы колыхались на сухом ветру, уже не таком свежем, как утром, но ещё не таком прохладном, каким он бывает вечером.

Стояло то время, когда все работы почти завершились, и усталость уже даёт о себе знать, – время, когда пора лечь спать, чтобы ненадолго забыться, до той минуты, когда низкое солнце, осветив своими лучами преобразившуюся землю, не означит наступление вечера. Волноваться не стоило, поскольку волнение ничего не могло изменить, но оставшиеся дома всё равно волновались в тот час, когда с работой уже почти покончено, а отдых и веселье ещё не начались.

Медленно, одна за другой, женщины проходили через Врата Жён, а рядом с Вратами на камне сидела Солнце Крова. Она наблюдала за возвращавшимися, остро подмечая всех и всё. Сама она тоже недавно вернулась с поля и ещё держала в руке мотыгу, которой работала, но лицо её и тело казались уже совсем отдохнувшими после изнурительного труда. Её синее платье не было подпоясано, тёмные распущенные волосы развевались по ветру, цветы, когда-то вплетённые в них, теперь, увядшие, лежали на траве перед девушкой. Солнце Крова разулась, чтобы дать отдохнуть своим утомлённым ногам. Левая рука её, разжатая, свободно лежала на колене.

Девушка не шевелилась, но лицо её не выглядело безмятежным. Ясные глаза, сиявшие, как две звезды на сумеречном небе, смотрели внимательно, губы были сжаты, брови сдвинуты, словно она старалась придать форму каким-то непростым мыслям, хотела выразить их словами, понятными всем.

Так она и сидела, примечая всё, что творилось вокруг, и женщина за женщиной проходили мимо неё в дом. Наконец, она медленно поднялась – к дому шли две девушки, ведя между собой ту самую старушку, с которой Солнце Крова разговаривала на Холме Речей. Солнце Крова пристально посмотрела на старушку, но, если и узнала, то не подала виду. Старушка же, подойдя ближе, заговорила. Обращаясь к Солнцу Крова, равно как и ко всем остальным, она говорила так нежно, будто все её года со временем превратились в ласковые речи. А сказала она вот что: «Можно мне сегодня остаться здесь, о, Солнце Крова, милая провидица могучих Вольфингов? Может ли бродяжка сидеть рядом с Вольфингами и есть их пищу?»