Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)

Unknown Author 4

Взобравшись на поваленное дерево, он обратился к Таданобу с такими словами:

– Смотрел я сейчас, как воевала наша братия. Поистине, вели они себя бестолково. У Минамото-де сила малая, ну и оплошали и остались в дураках. Ты, Судья Ёсицунэ, знаменит на весь свет и великий военачальник. Из служивших тебе не было ни одного, кто не стоил бы тысячи. Но вот все твои вассалы перебиты. Полегла и большая сила монахов. Что ж, удобный случай! Пусть великий военачальник из рода Минамото сразится в поединке с военачальником от братии! Знаешь ли ты, кто говорит тебе это? Может быть, тебе приходилось раньше слышать, что есть такой человек из родового союза Судзуки, уроженец земли Кии, родственник этого недотёпы Кавацуры Хогэна, с которым ты нынче столкнулся. С детских лет

я отличался злобным нравом, снискал известность как человек буйный и был изгнан из родного края. Подвизался я в Великом Восточном храме Тодайдзи, что в городе Пара, но и оттуда изгнали меня за бесчинства. Затем жил я в Ёкаве на горе Хиэй и оттуда тоже был изгнан. Тогда возложил я свои упования на человека по имени Кавацура Хогэн и вот уже два года пребываю здесь, в Ёсино, а поскольку явился я сюда из Ёкавы, то здешнее имя моё – Преподобный Какухан из Ёкавы. Так вот, намерен я снискать себе громкое имя в этом мире, метнув в тебя боевую стрелу из моего колчана. И ежели ты в ответ удостоишь меня своей стрелы, я разглашу весть об этом даже в мире ином, и это будет моим туда подношением!

Сказавши так, он наложил на лук для четверых стрелу в четырнадцать ладоней, с буйной силой натянул тетиву до отказа и выстрелил. Таданобу стоял, опершись на свой лук. Стрела скользнула по его левому нарукавнику и на всю длину наконечника впилась в дерево сии позади него.

Увидев это, Таданобу сказал себе:

– Разве так стреляют? В дни мятежа Хогэн, как говорили мне, Минамото Тамэтомо стрелою в пятнадцать ладоней из лука для семерых пробил насквозь человека в доспехах и ещё двоих, стоявших за ним. Вот это был славный выстрел! Впрочем, это было в старину, и я не думаю, что стрелки такой мощи водятся в наше время. Итак, на первый случай он промахнулся. Однако второй стрелой он намерен попасть, и если угодит мне в живот или в грудь, то будет мне плохо.

Он наложил на лук стрелу «игла» и два-три раза опробовал тетиву. «Расстояние немного велико, – подумал он. – И поднялся ветер из долины. Так недолго и промахнуться. А если даже и попаду? Вон он какой могучий, обязательно носит под панцирем нагрудник из крепких пластин. И если стрела моя не пронзит его тело, я покрою себя позором. Нет, не в него самого я буду стрелять, а перешибу-ка лучше его лук!»

Рассказывают, будто танский Ян Ю со ста шагов ста стрелами пробил сто листьев ивы. А в нашей стране Таданобу с расстояния в пять данов не давал промаха по вещи величиной в три суна. А уж тем более в столь удобную цель, как лук, который противник держит в левой руке! «Хоть расстояние немного велико, – подумал Таданобу, – промаха быть не должно». Он снял с лука и воткнул в снег «иглу», наложил стрелу с раздвоенным наконечником, слегка натянул тетиву и стал ждать. И когда Какухан, раздосадованный первым промахом, наложил вторую стрелу и прицелился, Таданобу рывком натянул тетиву, и стрела вспорола воздух.

Раздвоенный наконечник напрочь обрубил верхнюю часть лука Какухана. Какухан отшвырнул обломки влево от себя, сбросил колчан и произнёс:

– Земные жизни наши достигли предела, так решено в прежних существованиях. Будем биться дальше.

Он выхватил свой меч длиной в три сяку девять сунов; лезвие молнией блеснуло над его головой, и он с воинственным рёвом двинулся напрямик в наступление. Таданобу знал, что так и будет, поэтому тоже отбросил лук и колчан, обнажил свой меч «Цурараи» длиной в три сяку пять сунов и стал ждать.

Какухан шёл на него, ревя, подобно слону, полирующему бивни. И, словно разъярённый лев, ждал его Таданобу. И вот Какухан налетел, распалённый жаждой битвы, и принялся рубить с огромной силой справа и слева, словно бы стремясь начисто скосить противника. Таданобу, ловко увёртываясь, отражал его удары, и лязг мечей был похож на звон медных тарелок добёси, которыми отбивают такт при священных плясках микагура.

Какухан, размахнувшись мечом, открыл бок, и как глупый ещё ястребёнок ныряет в клетку за кормом, так Таданобу, нагнувши голову, стремглав скользнул вперёд и ударил. Почувствовав удар, громадный монах решил, что ему пришёл

конец, и обильный пот выступил у него на лбу. Но у Таданобу вот уже три дня не было во рту ни капли вина и ни зёрнышка риса, и рука его утратила силу. Увидев это, братия восторженно возопила:

– Молодец, Какухан! Победа за тобой! Минамото отступает! Не давай ему передышки!

Некоторое время Какухан наступал, но затем рука его почему-то тоже ослабела, и он стал подаваться назад. Увидев это, один из монахов проговорил:

– Видно, Какухану приходится туго. Навалимся скопом и поможем ему!

– Пожалуй, надо бы, – согласились остальные.

Кто же вышел на помощь Какухану? Исцеляющий Будда, Преподобный Хитака, Тономоноскэ, Якуи-но-камп, Каэсака Хикосири, Дзибу-но Хогэн и Ямасина-но Хогэн – семеро самых свирепых и сильных монахов с воинственными криками ринулись к месту схватки.

Таданобу почудилось, что он видит это в дурном сновидении, но тут Какухан разразился руганью:

– Это ещё что такое? Как смеете буйствовать, монахи? Когда сражаются военачальники, надлежит вам стоять в стороне и смотреть! Или вы хотите, напав скопом, опозорить меня на всю жизнь? Смертельными врагами станете мне – и в будущих рождениях тоже!

– Видно, ему не по душе, что мы вступаемся, – сказали монахи. – Лучше нам отойти и смотреть со стороны.

И ни один из них не вмешался в бой.

«Экие негодяи! – подумал Таданобу. – А впрочем, не пора ли мне отступить?» Он взмахнул мечом и с силой обрушил удар на макушку шлема Какухана. Тот отшатнулся. Таданобу, выхватив из-за пояса короткий меч, подскочил к нему вплотную и сделал выпад. Остриё угодило по внутренней стороне нашейника. «Попал!» – у монахов дух захватило. Таданобу изогнулся и ударил вновь. Меч лязгнул по крепёжной пластине нашейника, но голова Какухана осталась цела.

Тогда Таданобу отбежал на пятьдесят-шестьдесят шагов. Там было поваленное дерево. Он без колебаний легко перепрыгнул. Какухан, бежавший за ним следом, ударил изо всей силы. По Таданобу он промахнулся, и меч глубоко увяз в древесном стволе. Пока он тщился высвободить меч, Таданобу отбежал ещё на пятьдесят шагов и тут увидел: впереди скалистый обрыв глубиной в сорок дзё. Это и была пропасть Возвращение Благовестного Дракона, гиблое место, куда не проникал ещё ни один человек. Не за что было на каменной стене зацепиться руками, некуда было и ногу поставить, и даже заглянуть вниз было страшно. А враги надвигались сзади, подобно чёрной туче. И Таданобу подумал: «Если дам себя здесь изрубить, то скажут, будто я поддался врагам. Но если в пропасти разобьюсь, то похвалят, что сам лишил себя жизни». Он вцепился пальцами в набедренники, приблизился к обрыву и с криком «Эйтц!» прыгнул. И едва пролетел он два дзё, как угодил в расселину и остановился, удержавшись на ногах. Сдвинув шлем на затылок, взглянул он вверх и увидел: из-за края обрыва торчит голова Какухана, глядящего на него сверху вниз.

– Какой стыд! – произнёс Какухан. – Показывать спину такому противнику, как я! Изволь воротиться, и продолжим схватку. А если ты желаешь, чтобы я следовал за тобой, хорошо, я готов, куда тебе угодно: на запад ли до самой Хакаты, на север ли до горы Хокусан на острове Садо или до Тысячи островов Эдзо на востоке…

Не договорив, он с криком «Эйтц!» прыгнул вниз. Но что это? Увы, судьбе его наступил предел, ибо краем панциря зацепился он за сук поваленного дерева и полетел вверх тормашками. Кубарем скатился он к Таданобу, ждавшему его с мечом наготове.

И когда он поднялся на ноги, Таданобу размахнулся и ударил. Прославленный меч-сокровище, мощная длань! Удар с треском расколол переднюю часть шлема Какухана вместе с наличником и разрубил напополам его лицо. Когда Таданобу выдернул меч, Какухан рухнул как подкошенный. Раз и ещё раз попытался он подняться, но силы покидали его. Стиснувши руками колени, он произнёс: «Конец…» Это было его последнее слово, и он испустил дух. Был ему сорок один год.

Разделавшись с Какуханом, Таданобу немного отдохнул. Затем он отрезал голову врага, насадил её на остриё меча и вскарабкался наверх, на вершину Срединной обители.