Сказание о пятнадцати гетманах
Шрифт:
В среду, 27 августа, все повторилось по предыдущему сценарию, однако в этот раз ворота вовремя закрыть не удалось и внутрь подворья проникло множество простых казаков, чьего присутствия и опасался генеральный писарь. Гетманом вновь крикнули Хмельницкого, а до его совершеннолетия, чтобы фактически управлял Выговский. Оба отказались и в этот раз.
Выговский с потупленным взором, смиренно со слезами в глазах, благодарил раду за честь, просил выбрать людей более его способных. Но чем более кланялся и отказывался Выговский, тем упорнее казаки избирали его предводителем. По казацкому обычаю, толпа начала сопровождать бранью и угрозами физической расправы свой выбор, тогда Выговский, как бы нехотя и единственно, уступая
Однако успех следовало закрепить, поэтому он обратился к собравшимся за советом:
– Панове рада, я спрошу вот о чем, молодому гетману надобно учиться. По воле блаженной памяти родителя, ему надобно дать воспитание, ему надобно быть в училище. Этот завет гетмана хмельницкого мы нарушить не можем. Но учась в Киеве, ему трудно будет подписываться на листах и универсалах. Когда клейноды будут у меня, то и подписываться придется мне. Как же рада прикажет мне подписываться?
Толпа притихла. Вопрос был не праздный. Действительно, сноситься с Москвой, Запорожьем, иностранными государями, издавать универсалы для Войска придется Выговскому. А какова же его должность?
Тогда наперед выступил Иван Груша, которого Выговский прочил вместо себя в генеральные писари.
– Пусть пан Выговский, – важно сказал он, отдуваясь и поглаживая обвислые усы – подписывается так: «Иван Выговский, гетман на тот час Войска Запорожского», потому что в то время, когда у него будут клейноды, настоящим гетманом будет он.
Это был хитрый ход, поскольку в дальнейшем слова «на тот час» в официальной переписке просто опускались. Но простые казаки посчитали это предложение правильным и согласились с Грушей.
Из толпы выступил пожилой запорожец Куйбеда и, тряхнув, седым оселедцем сказал:
– Добре, нехай так! Возьми, пан Выговский булаву, служи верно его царскому пресветлому величеству и будь гетманом над Войском Запорожским и чини нам добрую справу.
Выговский, взял со стола булаву и со слезой в голосе ответил:
– Сия булава доброму на ласку, а злому на карность, а манить я в Войску никому не буду, коли вы меня гетманом избрали, а Войско Запорожское без страха быть не может!
После этого была зачитана царская жалованная грамота, на которую рада ответила: «На милости государской бьем челом и служить всем Войском Запорожским рады вечно, и он, великий государь, пусть нас не выдаст своим неприятелям».
Конечно, вновь избранный гетман понимал, что его победа еще не окончательная. Царь Алексей Михайлович мог не согласиться с таким, мягко говоря, мало легитимным избранием нового малороссийского гетмана. Запорожские атаманы также вряд ли с одобрением воспримут известие о раде, на которую их даже не пригласили. Оставался и Пушкарь, которого Выговский опасался больше всех. Пришлось изворотливому бывшему генеральному писарю пускаться на разного рода хитрости.
Прежде всего, он послал к запорожцам письмо, в котором льстиво уверял, что он не почитает себя настоящим гетманом, пока сечевое товарищество не признает его. Одновременно, с согласия рады он направил посольство в Крым, сообщив хану о своем избрании. С уверениями приязни к королю он отправил польского посла Беневского, которого казаки, из старой ненависти к панам, чуть было не убили. В то же время Выговский, в письме своем в Москву доносил, что Беневский прислан для того, чтоб учинить ссору и бранил поляков. Также он сообщал, что польский король соединяется с австрийским императором и вовсе не думает мириться с Москвою и хранить данные в трудные времена условия. Заверяя государя в своей преданности и готовности пролить за него кровь, он одновременно чернил даже своих сообщников, доносил на брацлавского полковника Зеленского, что тот хотел перейти на сторону Польши, но он, гетман, его удержал и убедил оставаться верным его царскому
Глава четвертая
Когда весть об избрании нового гетмана распространилась по всему южнорусскому краю и дошла до рядовых казаков, не принимавших участия в раде, а также до Запорожья, в казацкой массе поднялся ропот. Выговский был неприемлем для черни по многим причинам. Прежде всего, он не имел отношения к Сечи, запорожцем не являлся, а принадлежал к польскому шляхетскому роду православного вероисповедания герба Абданк (к нему причислял себя и Хмельницкий, который в отличие от Выговского в ордере герба не значился). О роде его занятий до Освободительной войны ходили различные слухи. Одни говорили, что в молодые годы Выговский служил в Киеве канцеляристом и за утрату каких-то важных книг был приговорен к смерти, но с помощью влиятельных связей избегнул наказания и поступил в реестровое казацкое войско. По другим данным, он был всего лишь писарем при польском казацком комиссаре Шемберге, вместе с канцелярией которого выступил в поход против запорожцев. Достоверно было известно, что в битве при Желтых Водах, когда казаки подняли Шемберга на пики, Выговский попал в плен к татарам, но его выкупил Богдан Хмельницкий, встречавшийся с ним ранее. Примерно в то же время к восставшим присоединились и другие Выговские: брат Данила, родственники Василий, Илья и Юрий. Вначале Иван Евстафьевич был писарем при гетманской канцелярии, завоевал почти безграничное доверие гетмана и спустя два года стал генеральным писарем Войска Запорожского. Должность эта, весьма высокая в иерархии казацкой старшины, у рядовых казаков популярностью не пользовалась. Кроме того, всем было известно, что еще при жизни старого гетмана его преемником был избран Юрий Хмельницкий, против чего не возражали Запорожье и чернь. Простые казаки не понимали, зачем это решение необходимо было отменить и избирать другого гетмана. Пусть Юрий был летами молод, но он носил славную фамилию, известную далеко за пределами Малороссии, являлся прямым наследником старого гетмана, которого казаки любили и уважали. С другой стороны среди казацкой старшины было немало более известных и увенчанных славой полковников, чем Выговский, который, ко всему прочему, еще и был женат на польской шляхтянке, что само по себе уже вызывало к нему недоверие простых казаков.
– Да, кто такой этот Выговский? – стучал кружкой по столу в чигиринском шинке подвыпивший казак Карась. – Где он у дидька был, когда мы шляхту лупили под Желтыми Водами? Не у ляхов ли? Если бы не покойный гетман, то до сей поры в плену у татар на цепи сидел.
– А, кто видел его под Пилявцами, в боях с Яремой, не к добру будь помянут, или во время штурмов Збаража? – поддакнул его приятель Мотузка, сделав из кружки приличный глоток. – Когда мы на валы лезли под пушечным огнем, он пером скрипел в канцелярии.
– А под Берестечком, когда татары гетмана с собой захватили, кто как не Выговский увязался за ним, якобы ему на выручку, и удрал из осажденного табора? – поддержал приятелей запорожский войсковой товарищ Водважко. – Если бы не Богун, так бы и настал там наш последний час.
Старый запорожец знал, что говорит: в свое время он был одним из атаманов на Сечи, к Хмельницкому примкнул еще зимой 1647 года и участвовал во всех казацких войнах, несколько раз бывал наказным полковником.
– Богун, вот это гетман! – оживился Карась. – Заслуг перед Войском у него поболе будет, чем не только у Выговского, а и у многих заслуженных полковников.
– Богуна в гетманы! – рявкнул Мотузка на весь шинок, вызвав одобрительный гул голосов.
– Да угомонитесь вы! – стукнул кружкой по столу Водважко. – Богун не давал присягу московскому царю, он не может быть выбран гетманом. Хотя, что ни говори, Иван – славный казак и настоящий запорожский сокол.