Сказание о суворовцах
Шрифт:
— Вот, полюбуйтесь, Пётр Фёдорович. Преподаватель русского языка ставит за одну работу две оценки. Какую прикажете принимать? Но дело ещё не в этом. Меня удивило содержание сочинения…
Генерал заглянул в конец второй страницы и сказал устало:
— Здесь ясно и понятно. Единица — значит, очень плохо. Безграмотно.
— А вы прочтите, Пётр Фёдорович. Сочинение не совсем обычное, — настаивал полковник. — И пишет парнишка любопытно, предложения сложные, много прямой речи, неожиданных
— Ну, тогда и вам единица, — улыбнулся генерал. — Оставьте. Я прочитаю. Завтра поговорим.
Генерал прочитал сочинение. Задумался. Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
В памяти всплыло, как всё было зимой 1944 года на фронте. Генерал-майор Вольнов не любил вспоминать прошлое. Слишком оно тяжёлое. Отец погиб в боях у озера Хасан, когда японские захватчики напали на советских пограничников и углубились на нашу территорию. Мать до старости работала в колхозе, едва прокармливая большую семью. Учиться бы подростку, а тут война.
На фронт ушёл Пётр Вольнов, когда ему едва исполнилось шестнадцать. За три месяца закончил школу сержантов — и в бой.
Сначала командовал стрелковым взводом. В те дни пехота, «царица полей», несла большие потери. За сутки в батальоне из пятисот человек осталось не более ста бойцов. Горько было видеть солдат, в первом же бою сражённых пулей… Погиб и политрук роты.
Комиссар батальона перед очередной атакой приказал:
— Вольнов! Взять на себя почётную обязанность политрука!
— Есть! — ответил сержант.
Но сержанту Вольнову завершить ту атаку было не суждено. Наступление началось утром. Сперва часовой удар по переднему краю врага должны были нанести артиллеристы и подавить огневые точки противника, затем ринутся в бой танки, а за ними вслед — пехота…
До начала атаки оставалось два часа. Сержант Вольнов сидел в неглубокой землянке и посматривал на часы, освещая циферблат тусклым огоньком цигарки. Здесь же в табачном дыму дремали возле железной печурки солдаты роты.
Вдруг распахнулась плащ-палатка, заменявшая дверь, и показалось встревоженное лицо командира роты.
— Чего сидите?! — крикнул он. — В атаку поднялся весь батальон, а они сидят…
— Но ещё не было артогня! — удивился сержант. — Рано…
— Политрук! Не рассуждайте. Пехота поднялась в атаку… Действуйте!
Ударили пулемёты, и сержант увидел в ярких вспышках выстрелов развевающееся на ветру красное знамя. Гордостью наполнилось сердце политрука.
— Бойцы! Под красным знаменем в атаку за Родину, ура!
— Ура! Ура! Ура!.. — неслось отовсюду.
Дрогнули ряды врага. Фашисты убегали. Припадая на колено, Вольнов стрелял из автомата короткими очередями.
Внезапная атака застигла противника врасплох, и многие вражеские солдаты сдались в плен.
Наши бойцы ворвались в небольшую деревушку, где в уцелевших домах спали фашисты. Сопротивления они не оказали.
Об успешном наступлении сапёрной роты и одного стрелкового батальона стало известно генералу. Он приказал артиллеристам немедленно открыть огонь по резервам противника. В расчищенный от мин проход устремились танки.
Сержант Вольнов был недалеко от знаменосца, когда впереди разорвался вражеский снаряд. Осколок, ударившись об автомат, отскочил, задев кисть руки. Кровь брызнула на белый маскировочный халат.
— Знаменосца убило! — послышалось рядом.
Вольнов подбежал к упавшему младшему лейтенанту, подхватил знамя и, подняв над головой, закричал:
— Вперёд, товарищи! За героя-знаменосца, ура!
Кто-то помог сержанту забраться на танк, кто-то наспех перевязал бинтом рану, а кто-то и удивился:
— А знамя-то… Знамя пионерское!
Сержант только теперь прочитал на красном шёлковом полотне: «Пионерская дружина имени Павла Корчагина». И тут блеснуло пламя, раздался взрыв, и сержант ощутил резкую боль в левом боку. Знамя показалось огромным — в полнеба, а сквозь рокот мотора донёсся призыв: «Вперёд, за Родину!»
— А знамя живёт? — прошептал сержант, не зная ещё, что он на операционном столе. — Пионерское…
— Живёт, живёт, — ответил хирург, снимая резиновые перчатки. — И пионерское, и гвардейское… А вот эти осколочки, молодой человек, возьмите на память…
За годы войны Пётр Фёдорович много раз ходил в атаку, трижды был ранен, иные боевые эпизоды постепенно стёрлись из памяти, но этот, когда они пошли в наступление под пионерским знаменем, он помнил до мельчайших подробностей. Неужели Саша Суворов — сын того юного командира сапёрной роты?
Утром генерал зашёл к начальнику учебного отдела и, положив на стол сочинение Саши, сказал:
— Прочитал с удовольствием.
Генерал присел на стул. Чуть было не начал рассказывать о боевом эпизоде с пионерским знаменем, но передумал. Не за тем он пришёл к Маркову, который был председателем приёмной комиссии.
— Как Суворов сдал другие предметы?
— Все на пять, — ответил полковник, догадываясь, что генерал склонен принять Суворова в училище.
— А как вы думаете, полковник, — заговорил генерал не торопясь, подбирая подходящие слова, — нельзя ли поставить мальчику хотя бы тройку.
— Думаю, что можно, — улыбнулся полковник. — Я такого же мнения. Да и преподаватель согласен, учитывая сложность текста, оценить работу в три балла…
— Вот и хорошо, — облегчённо вздохнул генерал.