Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова
Шрифт:
Иоанн Васильевич как только узнал о наступлении Ахмата, так тотчас же, кроме выдвижения главной рати к Оке, послал прика зание воеводе звенигородскому – князю Василию Ноздреватому – сесть с небольшим отрядом и с войсками крымского царевича Нордоулата на суда и спуститься вниз Волгою, чтобы разгромить беззащитную Золотую Орду, зная, что Ахмат оставил в ней только жен, детей и старцев; великий князь был уверен в том, что, как только хан узнает об этом нападении, тотчас же кинется назад защищать свои улусы.
Вместе с тем Иоанн сообщил о наступлении Ахмата своему верному союзнику Менгли-Гирею, и тот поспешил напасть на литовские владения, чтобы отвлечь Казимира от наших границ. Отдав таким образом все распоряжения для преграждения дальнейшего наступления Ахмата и для защиты Москвы, Иоанн, в ожидании действий князя Ноздреватого и царевича Нордоулата в Золотой Орде, оставил
Не успел Иоанн въехать в Кремль, где его встретил митрополит и епископ Вассиан Ростовский, как последний обратился к нему со следующим горячим словом: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный, а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войска в руки и увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами». Великий князь с подобающим уважением к сану и возрасту Вассиана выслушал это горячее слово, но, разумеется, не изменил своего решения, а, поселившись в Красном Селе близ Москвы, стал выжидать развития событий; при этом, без сомнения, опасаясь за излишнюю пылкость Ивана Молодого, он послал грамоту, чтобы тот немедленно ехал в Москву.
Но последний решил лучше навлечь на себя отцовский гнев, чем отъехать от войска. Видя, что сын не слушает грамоты, Иоанн приказал князю Холмскому схватить его силою и привезти в Москву. Однако Холмский не решился употребить насилие над молодым великим князем и стал его уговаривать исполнить приказание отца; но на это тот отвечал решительно: «Умру здесь, а к отцу не поеду» – и скоро одержал блестящий успех над отрядом татар, пытавшимся тайно переправиться через Угру.
Через две недели государь отправился обратно к войскам, успевши за это время примириться с братьями, причем Андрей Большой получил Можайск, а Борис Волоцкой крупные земельные угодья; они также отправили свои войска на Угру. При отъезде Иоанна из Москвы митрополит Геронтий благословил его следующими словами: «Бог да сохранит царство твое силою честного креста и даст тебе победу на врагов, только мужайся и крепись, сын духовный! Не как наемник, но как пастырь добрый, полагающий душу свою за овцы, потщись избавить врученное тебе словесное стадо Христовых овец от грядущего ныне волка; и Господь Бог укрепит тебя и поможет тебе и всему твоему христолюбивому воинству». Все же духовенство после этого слова сказало: «Аминь, буди тако, Господу ти помогающу!»
Прибыв к своим войскам, Иоанн, разумеется, по-прежнему отнюдь не спешил вступать в сражение всеми силами с татарами; при этом, без сомнения, чтобы выиграть время в ожидании успеха действий князя Ноздреватого и Нордоулата, он начал даже переговоры с Ахматом. Хан обрадовался этому и отвечал: «Жалую Ивана; пусть сам приедет бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили в Орду». Но Иоанн не поехал. Тогда Ахмат послал ему сказать: «Сам не хочешь ехать, так сына пришли или брата». Не получивши ответа, хан послал опять сказать: «Сына и брата не присылаешь, так пришли Никифора Басенкова», которого очень любили в Орде. Иоанн, искусно выигрывая время переговорами, не послал и Басенкова.
Между тем среди московского воинства немногие могли знать истинные причины столь скромного и несоответствующего на первый взгляд поведения великого князя и роптали на его нерешительность вступить в решительное сражение, причем обвиняли его близких бояр Ощера и Мамона, которые советовали ему не вступать с татарами в бой.
Волновалась и Москва, а пылкий старец Вассиан, узнав о переговорах с ханом, прислал государю на Угру красноречивое послание, в котором между прочим писал:
«Молю величество твое, боголюбивый государь! Не прогневайся на мое смирение, что прежде дерзнул устами к устам говорить твоему величеству твоего ради спасения, потому что наше дело напоминать вам, а ваше слушать нас… Ныне слышим, что басурманин Ахмат уже приближается и христианство губит; ты пред ним смиряешься, молишь о мире, посылаешь к нему, а он гневом дышит, твоего моления
Это красноречивое послание все же не подействовало на крепкого духом и волей Иоанна. Он отнюдь не желал без крайней надобности вступать в большое кровопролитное сражение, успех которого всегда может быть сомнителен, но, зорко следя за татарами, терпеливо ожидал воздействия на Ахмата извещения о делах, которые будут творить в Орде Ноздреватый и Нордоулат.
В конце октября стали крепкие морозы, и реки покрылись льдом, почему Угра уже перестала служить преградой. Иоанн приказал всем войскам, своим и братьев, отойти несколько назад к Кременцу, где можно было, в случае надобности, биться соединенными силами. Это приказание было встречено с большою печалью и унынием в русских войсках, считавших постыдным такое отступление от татар.
Однако через несколько дней сказалась вся великая мудрость в действиях Иоанна. 11 ноября Ахмат поспешно побежал назад, не пролив русской крови и не выведя ни одного пленника из пределов нашей земли. Бегство Ахматово, по объяснению «Казанского летописца», последовало, как и ожидал мудрый Иоанн, вследствие полученных ханом известий о разгроме Золотой Орды отрядом князя Ноздреватого и царевича Нордоулата. Конечно, и наступившие жестокие морозы тоже заставили татар поспешить домой.
Спустя два месяца Ахмат, подобно Мамаю, погиб от руки убийцы: он был сонным зарезан ханом Тюменской Орды Иваком. Иоанн же с великой честью и славой вернулся в Москву.
Рассматривая за время нашествия Ахмата поведение московского народа, воинства и духовенства – с одной стороны, а с другой – поведение самого Иоанна, которое было столь несоответственно с чувствами всех его подданных, мы видим, что оно было вызвано исключительно нежеланием без крайней нужды вступать в решительное сражение всеми силами. Народная гордость требовала немедленной расправы с татарами, готовая для этого пролить кровь множества доблестных сыновей Отечества; мудрый же Иоанн, не гоняясь за ратной славой и уповая, что «сердце царево в руце Божией», твердо решил щадить, насколько будет возможно, эту драгоценную кровь своих доблестных подданных, невзирая на то что он не был понят ни ими, ни знаменитыми отцами Русской церкви, и достиг в этом блистательного успеха.
После благополучного отражения Ахмата и заключения мира с братьями Иоанну в том же 1480 и следующем, 1481 году пришлось воевать с ливонскими немцами, чинившими обиды псковичам, которые, впрочем, неоднократно и сами наносили немцам жестокие поражения.
Иоанн и прежде заступался за Псков, и еще в 1477 году его славный воевода князь Даниил Холмский навел на ливонцев такой страх, что они заключили перемирие на 30 лет по всей воле Пскова и Иоанна, но в 1480 году немцы нарушили его. Тогда Иоанн послал свою сильную рать, которая вторгнулась в Ливонию, чиня всюду большие опустошения; когда в начале 1482 года она взяла два укрепленных города Феллин и Тарваст и бесчисленное количество пленных, то ливонцы били челом Иоанну и заключили с ним десятилетнее перемирие до 1492 года.