Сказания земли Ингесольской
Шрифт:
Взбежала на крыльцо, забарабанила в дверь и вдруг поняла, что не так.
Забора не было.
Распахнулась дверь, и наружу выплеснулись свет и звук. На пороге стоял высокий парень в джинсах и тонком свитере, а из-за его спины гремел тяжелый рок сорокалетней давности. Бухали ударные, электрогитара то мчалась безудержно, то замирала на тягучей ноте, вибрировал бас, и сиплый голос взлетал, рвался и падал, невероятный и невозможный здесь, посреди дикого озера.
Хозяин сделал шаг назад, и стало видно лицо. Молодое, скуластое, узкое. Темные глаза. Волосы
— Так и думал, что это ты, — сказал парень, не поздоровавшись. — Если не боишься, заходи. Я сейчас.
Ирена осторожно переступила порог.
Печка, стол, на столе чайник, глиняная кружка, пепельница и пачка сигарет. Рукомойник и под ним пластиковый таз. Стеллажик — банки с крупой, три разномастных тарелки и пара кастрюль, внизу деревянный посылочный ящик, накрытый полотенцем. На полке у окна плеер и две маленьких колонки. Голая лампочка под потолком. Откуда у него электричество? Остров отрезан от суши… За фанерной перегородкой звяканье и постукивание, уже слышанное однажды. Переодевается.
Вышел.
Вот теперь это был шаман. Почти. Лицо открыто. Головной убор с черепом и подвесками положил на табурет.
Сунул ей в руки бубен и колотушку:
— Подержи-ка.
Присел возле посылочного ящика, откинул полотенце. Вытащил аккуратно завернутые в тонкую тряпицу пучки сушеных трав и пару склянок, плотно заткнутых пробками. Сложил все это в кожаную торбу. Сунул туда же сигареты и коробок спичек.
Встал. Повесил торбу на плечо.
— Идем.
И уже на крыльце надел на голову свою замысловатую шапку, закрывающую глаза.
Шел по скользкой тропе в темноте, ни разу не оступившись. Ловко шагнул в лодку, не замочив ног. Сел на кормовую банку у мотора.
Ирена не выдержала и спросила:
— Как же ты видишь?
Улыбнулся углом губ:
— Какой бы я был шаман, если бы не видел?
Мотор завелся с пол-оборота.
На берегу стоял мрачный рыбак — оказалось, хозяин лодки. Увидев, однако, кто ее позаимствовал, ничего не сказал, только кивнул, посветил фонариком на днище и на мотор. Кивнул снова и потащил свое судно на берег. А шаман уже шел прямым ходом к дому Хелены, и, догоняя его и спотыкаясь на неровных досках, Ирена удивлялась про себя — да надо ли было ей за ним ездить? Он, небось, и сам бы узнал, кому он нужен и зачем…
Едва взглянув на больную, шаман велел кипятить воду и подоить, наконец, козу. Потом махнул рукой:
— Нет, козу я подою сам. Ты же не умеешь.
И прежде чем забурлила вода в чайнике, уже вернулся с кастрюлькой молока.
— Все, иди. Иди, ложись спать. Приходи завтра.
Ирена не посмела возразить.
Брела по ночному поселку к своей библиотеке, а за ее спиной затихал гулкий отзвук шаманского бубна.
Кош встретил ее возмущенным мявом — не понимал, почему ужин не был подан вовремя, и выражал протест. Кинула ему в миску кусок рыбы. Сняла мокрую и грязную одежду, кое-как сполоснулась у умывальника, влезла в сухую майку и упала на кровать, последним усилием натянув на плечи одеяло.
Гудел бубен.
Потом возле головы завозились, по щеке мазнул хвост, и к бубну присоединилось мерное убаюкивающее мурчание.
Проснулась на рассвете, вскочила, подгоняемая неясным беспокойством, побежала к Хелене. Солнце еще не вынырнуло из-за озера, но небо уже посветлело. На траве лежал тонкий иней, чуть похрустывал под ногами, и на деревянной мостовой оставались от подошв темные влажные следы.
Взбежала на крыльцо, осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и вошла.
Свет не горел, только через окно заглядывал утренний сумрак, и среди теней, заполнявших комнату, самой темной тенью был шаман. Он сидел на пятках возле постели больной и на грани слышимости тянул низкую ноту, раскачиваясь вперед-назад. Пахло горькими травами и дымом. Над грудью Хелены висело слабо мерцающее зеленью туманное облачко. Шаман протянул вперед руку, не вставая, и облачко, бледнея, исчезло, кажется, оно втянулось в раскрытую ладонь. Ирена моргнула. Померещится же…
Шаман крепко сжал кулак, не глядя, опустил руку в глиняную миску, стоявшую возле его колен на полу. Плеснула вода, запах трав усилился. Шаман вновь протянул руку вперед. С пальцев сорвалась дымящаяся капля, сверкнула серебристо, упала. Сидел, тянул ту же ноту, снова выхватил что-то из воздуха, утопил в миске. Опустил голову, гудение затихало и наконец совсем затихло, растворившись в наступающем утре.
Встал. Бросил, не оглянувшись:
— Воду за забор, в крапиву. Да смотри, сама не коснись.
Ирена подхватила миску и едва не вскрикнула, обжегшись. Кипяток, даже через глину горячо.
А он опускал туда руку.
Несла посудину, ступая осторожно, чтобы не расплескать. Вылила, как и было велено, в крапиву под самым забором. Вода вспыхнула зелеными искрами, на крапивных же листьях помутнела и побурела, склизкая какая-то.
Вернулась в дом.
— В миску — печной золы до краев, и выставь ее на крыльцо. И поторопись, мне пора. Отвезешь меня на остров. Вернешься — вымоешь в проточной воде.
Кивнула, засуетилась, перемазала в золе руки и джинсы, стояла на крыльце, отряхивалась.
— Идем, — сказал шаман.
Шел уверенно и твердо, но Ирена чувствовала: вымотан. На берегу повел головой вправо, влево, указал на одну из лодок:
— Эта.
Не помогал спихнуть судно в воду. Перешагнул через борт, сел на среднюю банку, предоставив девушке возиться с мотором. Ничего, справилась. И причалила гораздо удачнее, чем ночью. Молча поднялись по тропе к шаманьему логову. Поднялся на крыльцо, остановился. Стянул с головы шапку с черепом. Не оборачиваясь:
— Ты заходила вчера. Зайди и сейчас.
Послушно вошла. Ждала, стоя у стола, слушала бряканье амулетов за фанерной перегородкой. Наконец вышел. Длинные волосы спадают спутанными прядями, под глазами темные круги, плечи ссутулены. Ухватился за край стола, пальцы дрожат. Сел на табурет.
— Круг завершен правильно. Теперь иди.
Помедлила, глядя во все глаза. Хотелось погладить его по голове, сказать что-нибудь глупо-ободряющее. Но не посмела.
Зашарил по столу, нащупал пульт от плеера. Повторил: