Сказано — сделано
Шрифт:
— Ничего страшного. Можно жить и без пианино. Сейчас всем трудно, не только нам.
— Ты знаешь, мама, сегодня утром я встретила Алёшу Болотникова. Помнишь, наш папа одно время работал вместе с его отцом на фабрике.
— Ну конечно помню.
— Так вот. У них там на фабрике организовали такой детский отряд. Его члены называются «пионеры».
— Пионеры? Это что же, они строят блиндажи, роют траншеи? Вроде сапёров?
— Да нет, мамочка. Здесь «пионеры» совсем в другом смысле. Ну, это те, кто идут впереди, открывают новые земли. Вспомни Фенимора Купера.
— Ах да! Правильно. «Пионер» — от французского «первопроходец». Так долго шла война, что от неё трудно уйти даже в мыслях. Вот ты сказала, что Никитины уехали в Бахмут, а я в первый момент подумала: «Как же они туда попадут, если там белые?» Да… Ну, так что же эти пионеры? Ты хочешь к ним сходить?
— Алёша меня приглашал. Он говорил, что в отряде очень интересно, весело. Они поют песни, играют, ходят с барабаном и красным флагом по улицам.
— Чудесно. Если им ещё дают талоны на обед, то просто замечательно.
— Мама! Ну при чём тут какие-то талоны?!
— Хороший паёк ничему не помеха. За последние годы я это крепко усвоила. А теперь посиди минутку и не заходи, пожалуйста, на кухню. Я приготовила тебе маленький сюрприз.
Мать вышла и вскоре вернулась, держа в руках блюдо, на котором лежал небольшой румяный пирог с двенадцатью тоненькими, зажжёнными свечками.
— Мамочка! Какое чудо! — радостно воскликнула Маша. — Ты просто волшебница!
— Конечно, к такому случаю больше подошёл бы «наполеон» со сливочным кремом, а не пирог с капустой, — сказала мать, ставя блюдо на стол. — Но ничего. Дорога ложка к обеду.
Она обняла дочь и погладила её по волосам.
— Ну, Машутка, я тебя поздравляю. Может, ты и вправду станешь у меня пионером. Или — как это сказать — пионеркой? И построишь новый мир. Прекрасный и счастливый… Да, действительно, жаль, что я не могу сыграть для тебя что-нибудь из «Голубого Дуная».
В этот момент за окном со двора послышались дребезжащие, но довольно бодрые звуки музыки.
— Боже мой, шарманка! — с радостным удивлением воскликнула мать. — Я думала, они уже перевелись. Надо же, как кстати!
Маша подбежала к окну и увидела на замкнутом пятачке двора сгорбленную фигуру старика шарманщика в потёртом, залатанном френче.
Он неторопливо крутил ручку, искоса поглядывая на окна.
— Мама, ты узнаёшь?
— Да. Это Оффенбах. Из «Прекрасной Елены».
— Надо бы что-то ему дать. Ой, давай угостим его пирогом?
— Ну конечно, Машенька. Обязательно.
Мать отрезала кусок пирога, завернула в холщовую тряпицу и передала дочери. Маша выскочила на двор и подбежала к старику.
— Вот, угощайтесь, пожалуйста. Сегодня мой день рождения, и мама испекла этот пирог.
Старик взял свёрток, положил его в большой дерюжный мешок и, ничего не сказав, погладил девочку по голове.
Марья Алексеевна замолчала, разглаживая несуществующие складки на скатерти. Потом сказала:
— Теперь вы представляете, мальчики, что со мной было, когда вы сегодня заиграли. Вот уж действительно чудо!
— Ну а в пионерский отряд вы тогда пошли? — спросил Коля.
— Да, на другой же день. Вместе с Алёшей. Мы с ним долго дружили, до самой войны. Его в сорок втором под Тихвином убили… А вот я всё живу да живу. Соседи меняются, молодым квартиры дают, только мы с Елизаветой Васильевной, как два сфинкса древнеегипетских, дом сторожим. Последнее время меня всё сестра к себе зовёт. У неё домик в Новороссийске. Да уж куда я, старая развалина, поеду.
Когда ребята прощались со старушкой, Саша спросил:
— Марья Алексеевна, почему у вас книжная полка на стульях лежит?
— Да вот купила недавно, а повесить как — и не знаю. Надо бы Женю, соседа, попросить, но он последнее время сильно занят.
— Так давайте мы повесим? — предложил Саша. — Для нас это не проблема. Верно, Колян?
— Конечно повесим, — поддержал друга Коля. — У нас и инструмент есть, и свёрла. Вы только скажите, когда вам удобнее, чтоб мы пришли.
— Ну, разве обо мне речь, — сказала Марья Алексеевна, с благодарностью глядя на ребят. — Вы приходите, когда удобно вам. Я целыми днями дома.
Глава 14. Нехорошее предчувствие
Поскольку Саша Оляпкин жил пятью этажами выше своего друга, то, естественно, каждое утро перед школой он заходил за Колей. На этот раз Саша пришёл раньше обычного. Часы, которые подарил ему Платон Сергеевич, показывали всего пять минут девятого. Коля в майке и в тренировочных штанах чистил ботинки. Делал он это тщательно, неторопливо и даже с некоторой любовью. Едва ли в наше время найдётся много мальчишек, которые бы ежедневно чистили обувь по всем, так сказать, правилам этого искусства. А уж о бархатной тряпочке, которая доводит ботинки до зеркального блеска, и говорить не приходится. В наши дни мальчишеская обувь проходит обычно три простые стадии: она покупается, изнашивается и выбрасывается.
— Чего так рано, мыслитель? — спросил Коля, поджидая, пока гуталин с изящным названием «Шевро» впитается в ботинки.
— Да так… — неопределённо ответил Саша и, вздохнув, добавил: — Слушай, Колян, у тебя бывают предчувствия?
— Бывают, — ответил Коля, энергично заработав бархоткой.
— А какие у тебя бывают предчувствия?
— Ну, разные. Вот сейчас у меня было предчувствие, что ты зайдёшь. Только минут на пятнадцать попозже.
— Какое же это предчувствие. Я за тобой каждый день захожу. Нет, я о другом.