Сказать да не солгать…
Шрифт:
Для наложения важных, ярко-живописных, мазков на портрет Татьяны Велемицыной следует рассказать о жизненном пути и особенностях характера её старшего брата, а моего дяди, Василия Ивановича.
1914 год. Серпуховской уезд Московской губернии. Призывной пункт в селе Стремилове. Вася Велемицын желает стать военным моряком. Идёт отбор. На флот берут рослых, крепких парней.
– Я, – вспоминал Василий Иванович, – на комиссии сразу так и выпалил: «Буду обязательно моряком!»
Отобрали 35 человек – запрос был на 33 матроса. Двое, выходит, лишние.
– Кем, – спрашивают Василия, – работал?
Он загодя сообразил, что, если скажешь про то, как
– Котельщиком, – ответил Велемицын, и его вроде как оставили для Морфлота. Но тут является на призывной пункт, нежданно-негаданно, всамделишный штурман с Волги. Его берут без всяких, на ура и присматриваются, кого бы «из лишних» в артиллерию сплавить.
– Ну, думаю, пропало дело. Всё же взял себя в руки, собрался с духом: «Что бы ни было, а на флот попаду!» Вид у меня в тот момент был решительный. Смотрит на меня морской командир с Балтики и видит: горит парень огнём – приступать с отводом не стал, а был я из 35 отобранных ростом поменее других.
В Петрограде два месяца муштровали новобранцев. Добротно вбивали тот заманчивый лоск военных моряков, которому так завидуют, глядя со стороны, сверстники, скажем, попавшие в пехоту, а пуще того штатские.
– Когда привезли нас в Питер, – с азартом рассказывал Василий Иванович, – мы всего-навсего – новобранцы бритые. Построили. Ведут. А по казарменному плацу в это время строй проходит морской. Увидал – так и забило меня. До чего же красиво! Синью морской по глазам полоснуло. Ну ослеп и всё. Стою рот разинув. А другое оказалось поважней. Два месяца пролетело, а я, деревенщина, не хватился, что назвался котельщиком. А тут прибегает однажды боцман и командует:
– Приготовиться к экзаменам на специальность. В 17.00 быть в штабе.
Два часа остаётся всего-то. Я дружка своего прошу: растолкуй, что ж это такая за профессия котельщик, что к чему. Он мне и начал объяснять устройство паровой машины. «Представляешь, говорит, станина железная, а в ней цилиндр ходит…» Я какое-то время работал в шляпном магазине, меховые шляпы дамам предлагал. Ломаю голову, как это он там ходит цилиндр? Так что ли ходит, как напяливают на голову цилиндр шляпный? Ну это мне куда как хорошо известно, а как в станине-то цилиндр с поршнем обращаются? Это мне невдомёк! Говорит дружок про золотник, а мне представляется этакая золотая штучка. Одним словом, ни черта я не понял! Прошу товарища: «Скажи хоть, как эта машина включается». Он свободно показывает рукой и говорит: «Ручку дёрнул вверх – пошла машина, вниз – остановка».
Начался экзамен. Друг мой первым отвечать вызвался.
– Где, – спрашивают его, – работал?
– На Адмиралтейском. – Кем?
– Сборщиком-механиком.
– В минёры.
Дошло до меня.
– Ты кто по специальности?
– Котельщик.
– Где работал?
Вспомнил я московский заводик – делали там всякого рода крючки и кронштейны для магазинов галантереи.
– Что-то я такого котельного завода не знаю, – говорит экзаменатор. – А много там рабочих?
– Да кто же их считал. Много народу ходит по заводу.
Вот тогда он понял, что я говорю, сам не зная что, и решил вывести меня на чистую воду.
– Ну, давай объясняй, как котёл в паровой машине работает.
Что я мог сказать? А сдаваться нельзя!
– Дёрнешь, говорю, ручку вверх – машина пошла, дёрнешь вниз – встала.
Ухмыльнулся экзаменатор, ничего не сказал и против моего номера (под номерами мы тогда ходили) размашисто начертал: «В кочегары».
Тут
– Так вот, братцы, теперь вас пошлём по школам. Служите старательно, гордитесь своим морским званием.
Только он кончил, я по всей форме выступаю вперёд и обращаюсь к адмиралу:
– Что хотите со мной делайте: хотите – расстреляйте, хотите в штрафной батальон направьте, а только кочегаром я не буду.
Удивился адмирал, пожал плечами:
– Это вам не гражданская вольная жизнь, а служба. Где нужен, там и служить будешь, – однако он на мгновенье задумался и обратился ко мне:
– Кем ты, собственно, хочешь быть?
– Только минёром.
– Проэкзаменуйте его по русскому и арифметике.
Стал меня офицер, связной адмирала, заставлять всякие задачки решать. Ну понапутал я порядочно. Восемью восемь тридцать два у меня выходило. Разволновался я очень. Офицер сочувственно так на меня посмотрел, спросил душевно:
– Не подведёшь, браток?
– Нет, ваше благородие. Не подведу. Хорошо учиться буду.
Подходит тот офицер к адмиралу:
– Разбирается матрос. Я ему дал 4 балла.
Так попал я в минную команду. На следующий день отправили нас учиться в Ревель.
…В июне 1915 года отряд русских кораблей – крейсер и три эсминца – вышел из Ревеля в открытое море. Вблизи шведского острова Готланд произошло сражение с германской эскадрой. Бой шёл жестокий – эсминец получил несколько пробоин, в составе команды убитые и раненые… Таким было боевое крещение Василия Велемицына.
По возвращении на базу понюхавшим пороху матросам офицеры-дворяне толковали о верности трону, а, между тем, год с небольшим миновал, и грянула весть об отречении царя Николая Второго от престола. Начались митинги и демонстрации. Довелось Велемицыну видеть унизительную процедуру прибытия в Ревель уполномоченного главы Временного правительства Керенского. Этот гражданского обличья господин был наделён огромной властью – контролировал все действия командования флота. Тут и началась буза – шум, беспорядки, самовольство. На первый план выдвинулись анархисты.
Матросы крейсера, в команде которого Велемицын состоял, весной семнадцатого года при переходе флота из Ревеля в Гельсингфорс взбунтовались. По решению судового комитета были расстреляны старшие офицеры. На главной базе Балтийского флота экипаж расформировали, и судьба матросов решалась в открытую. Выстроенных во фронт бунтарей должны были распределить по кораблям, которым предстояло стать участниками Моонзундского морского сражения.
Перед строем в несколько сотен человек появился при всех регалиях контр-адмирал. Судьбоносные мгновения. Василий Велемицын, по его рассказу-исповеди, решил: пан или пропал. «Пропал» значило для него покорно подчиниться намеченному списочному распределению по кораблям, уходящим в сторону Моонзундского архипелага. «Значит, в ближайшем будущем, – рассуждал Велемицын, – кормить рыб в Рижском заливе. Я помирать не хочу. За кого? За белую кость?? За революцию, чьё зверское лицо увидел во время бунта на крейсере? Как избежать этого?» Он решается заявить о желании стать подводником. Другого выхода не было. Он единственный на переформировке вышел из строя. Сделал три шага вперёд.