Скажи «да», Саманта
Шрифт:
Я сбежала вниз и принялась готовить завтрак, а когда папа присоединился ко мне, я поняла, что он начисто забыл о сегодняшнем церковном базаре и думал, что это обычная суббота.
После смерти мамы он день ото дня становился все забывчивее, а может быть, мысль его сосредоточилась на том, чтобы помнить ее, и он был так убит горем, что ему трудно было думать о чем-нибудь еще.
Я подала ему завтрак, напомнила, что он обещал заглянуть на репетицию хора в девять тридцать, и сказала, чтобы он надел свой лучший сюртук и чистый белый воротничок перед тем, как пойдет в замок.
— Слава Богу, что сегодня погожий день, — сказала я. — Если бы погода была такой, как в прошлом году, то долгов у нас стало бы еще больше, чем сейчас.
— Да, конечно, Саманта, возблагодарим судьбу за погоду, — произнес папа таким тоном, словно сам был удивлен тем, что судьбу еще можно за что-то благодарить. А ведь когда мама была жива, он всегда был таким счастливым и веселым! Я чуть не заплакала при мысли о том, каких усилий ему стоило казаться оживленным, ведь он думал, что я жду этого от него.
— Базар будет открывать леди Баттерворт? — спросил он.
— Конечно, папа, — ответила я. — Ты же знаешь, она никому другому не уступила бы этой чести.
Я увидела знакомое выражение на его лице. Я знала, что если папа и способен ненавидеть кого-либо, то только леди Баттерворт.
Папа был из семьи Клайдов, а Клайды владели замком еще со времен Вильгельма Завоевателя. Но они не в состоянии были содержать его в порядке, и он все более приходил в упадок, пока не стали рушиться потолки, а стены в комнатах не покрылись пятнами плесени. Тут-то и явились Баттерворты и купили замок у папиного отца, моего дедушки, незадолго до того как его сразил удар.
Не думаю, чтобы они заплатили за него слишком много, но, во всяком случае, это было кстати, потому что после смерти дедушки были выплачены его долги, а оставшиеся деньги поделены между папой и его сестрой.
Затем Баттерворты восстановили замок и поселились в нем. Сэр Томас Баттерворт делал деньги в Бирмингеме, где у него были громадные фабрики. Поскольку он был несметно богат, они с женой хотели быть причисленными к «знати». Конечно, они понятия не имели о том, как этого добиться, и их замок был обставлен хотя и роскошно, но ужасно безвкусно.
Я не раз наблюдала, как папа морщится, входя в холл замка, и подозревала, что он зажмуривается, оказавшись в гостиной.
Но однажды я ему сказала:
— Все-таки лучше, что в замке живут Баттерворты, чем если бы он окончательно превратился в руины и стал бы пристанищем для птиц и летучих мышей.
На какой-то момент мне показалось, что папа готов напуститься на меня и сказать, что ему невмоготу видеть, как Баттерворты уродуют имение, и что он предпочел бы, чтобы все осталось, как раньше. Но потом, явно сделав над собой усилие, он произнес:
— Они были щедры к жителям деревни, Саманта, а мы должны благодарить Бога даже за малые милости.
Лично мне трудно было вообразить себе леди Баттерворт, которая весила, наверное, килограммов девяносто, «малой Божьей милостью», но у нее и вправду было доброе сердце. Она провела в церкви отопление, которого у нас прежде не было, построила павильон для игры в крикет и поставила на лужайке водопойную колоду.
Когда я пришла к месту базара, нагруженная корзинами с кексами и плодами из сада, предназначенными для пасторского киоска, леди Баттерворт уже распоряжалась там, переделывая все по-своему и нарушая порядок, сложившийся годами.
Мама была единственной, кто никогда не обращал внимания на то, что ее киоск передвигался на другое место или что ей предлагалось по-иному разместить кексы на прилавке. Все другие жители деревни реагировали на подобное вмешательство весьма бурно. Я сразу увидела, что все они так и кипят от возмущения. Зная, что это моя обязанность, я, как могла, постаралась погасить огонь всеобщего негодования.
— Ты опоздала, Саманта, — сурово произнесла леди Баттерворт.
— Простите, — ответила я, — но мне пришлось кое-что сделать, прежде чем идти сюда.
— Я полагаю, нет ничего важнее, чем наш церковный базар, — проговорила леди Баттерворт с лучезарной улыбкой.
Я едва сдержалась, чтобы не сказать ей, что она-то свободна от всяких дел, поскольку у нее в замке полным полно слуг.
Она несомненно наслаждалась каждой минутой этих благотворительных базаров, сельских концертов и даже церковных собраний, на которых говорила больше всех. По-моему, ей было одиноко в замке после жизни в Бирмингеме. Должно быть, у нее там были друзья, которые навещали ее; в замке же, при всем своем величии, она целыми днями сидела одна, напрасно дожидаясь, что кто-нибудь из знатинанесет ей визит.
— Бедняжка, — сказала мама однажды, — мне ее жаль. Она точно рыба, вытащенная из воды. Ты не хуже меня знаешь, Саманта, что даже если бы Хадсоны, Барлингтоны и Крумы стали принимать у себя Баттервортов, все равно между ними не могло бы быть ничего общего.
Я думаю, именно жалость заставляла маму быть с сэром Томасом и леди Баттерворт более любезной и несколько менее сдержанной, чем с остальными. Мама никогда не стремилась быть светской дамой и так же, как папа, ненавидела великосветские приемы.
— Я отказалась от них, когда вышла замуж за твоего отца, — сказала она мне однажды. — В молодости я была очень жизнерадостной, Саманта. А потом я влюбилась.
— И ты никогда не скучала по балам, которые устраивались в лондонские сезоны? Тебе не хотелось быть представленной в Букингемском дворце? — спросила я.
Мама рассмеялась:
— Скажу тебе честно, Саманта, а ты ведь знаешь, что я никогда не лгу, что я ни одной минуты не пожалела о том, что вышла замуж за твоего отца. Я стала ужасающе бедной, но в то же время очень, очень счастливой.