Скажи «Goodbye»
Шрифт:
— Не слабо, — уважительно сказала Мурка. — Откуда ты его выкопала?
— А у меня его альбом есть.
— Здорово. Ты про него Максиму скажи, он тебя страшно зауважает: наш эрудит небось и не слышал про него.
— А мне не надо, чтобы Максим меня уважал. Мужчины любят глазами, а не ушами. И, кстати, я недавно была в гостях у Рины Вольман. Мне очень понравились ее последние работы. Она тебя знает, и ты представляешь? — изо всех сил восхищалась твоей внешностью! — сказано это было подчеркнуто радостным тоном, и чувствовалось, что Александре приятно и что ее подругу хвалили, и приятно ей это передать. Мурку только насторожила крохотная толика удивления, которая вплелась в Сашкин голос.
— А чему ты так удивляешься? — спросила она. — Думаешь, если я без диплома профессиональной манекенщицы, то мной уже никто не может восхищаться? Меня, между прочим, Эрнст Неизвестный рисовал, когда я в Нью-Йорке жила!
— Да, да, я помню, ты рассказывала, — отмахнулась Саша от давно известного ей эпизода из жизни подруги. — А я собираюсь начать позировать Рине, — небрежно добавила она. — Но натурщице ведь красота не важна: на худой конец художник
— А какая должна быть голова по отношению к туловищу?
— Маленькая, — Саша уловила торжествующий взгляд Мурки и погрозила ей пальцем. — Ну-ну, у Анатоля Франса тоже была маленькая. А фигура должна быть длинная, вытянутая…
— Ага, идеал, утраченный со времен бронтозавров, — не смогла удержаться от сарказма Мурка, повредневшая в результате сомнений в профессиональности ее красоты.
— …И еще для манекенщицы очень важно, как на ней выглядит одежда. — проигнорировала ее замечание Александра. — И она должна быть в состоянии переносить и критику и отказы, и сносить взгляды и приставания, и работать иногда с шести утра и до двух ночи…
— Ну да. О тяжелой работе манекенщиц и актеров все наслышаны. И тем не менее, в черствой публике вы почему-то вызываете на удивление мало сочувствия. Ведь не важно, насколько работа тяжелая, важно, какая от нее социальная отдача. Пока что-то почетно, люди будут наперегонки это делать. Трудно для человека на самом деле только то, что не почетно.
— Нет, Мура. Мир моды, кино, и вообще искусства — это очень жестокий мир. Интриги, зависть… В нем человек человеку — волк, — осуждающе вздохнула Александра. — Поэтому я не дружу с манекенщицами, мне слишком важны мои друзья. Я считаю, что друзья должны заботиться друг о друге, и поддерживать друг друга.
Возразить на это было нечего, девушки заказали по бокалу вина и закурили.
Придя домой, Мура вспоминала их разговор, и ей пришло в голову, что ведь Александра и в самом деле не считает ее красивой. Это было странно, потому что все остальные не отказывали Муре в такой малости. Не слишком ли критично относится Сашка к внешности лучшей подруги? Но потом Мура подумала, что у Александры, конечно, совсем другое отношение к внешности, профессиональное, и перестала обижаться. Она, Мурка, тоже строго отнеслась бы ко всякому, кто вторгся бы в область её профессионального превосходства, а манекенщицам особенно трудно защитить свою территорию: многие простушки воображают, что они ничем не хуже. Но, кроме того, Муре было просто наплевать, потому что она не сомневалась, что Сашка любит ее, прощая Мурке ее невзрачность!
Александра проснулась в полутемной спальне, раскрыла глаза и увидела, что Максима уже нет. Наверное, убежал на работу, конторская душа, подумала Сашка с уважением. Хорошо, что не разбудил ее, ей необходимо по утрам отсыпаться, а то вообще никакой внешности не останется. Вчера вечером он рассказал, что его, по-видимому, отправляют в Москву, пресс-секретарем посольства. Он добавил, что предполагается, что он будет ответственным за культурные связи Израиля с Россией. Потрясающее назначение, и открывает безбрежные возможности общения и связей. Это Сашке и самой было понятно. Ей только хотелось знать, где она в этом сценарии. Мурка как-то упомянула, что женатых посылают гораздо охотнее, так как холостые подвержены связям с местными девушками, что для дипломатов, и для государства, которое они представляют, ничем хорошим не кончается. Так что в принципе Сашка надеялась, что грядущее назначение заставит Максима решиться на что-то определенное касательно ее, но она не ждала, что оно подоспеет раньше, чем их отношения успеют окрепнуть в достаточной мере. А может, так и лучше, черт его знает. Пусть все решится побыстрее, чтобы не тратить понапрасну время на бесперспективную связь. Максим предположил, что окончательно этот вопрос решится в течение ближайших месяцев, и позиция освободится где-то в начале следующего года. Значит, у нее есть еще почти полгода. Вопрос их дальнейших отношений вслух, разумеется, не выяснялся, но в воздухе повис. И в таких случаях всегда полезно, когда финиш виден. На всякий случай Сашка уже вчера завела с ним разговор о своем давнишнем интересе к российскому кинематографу, и намекнула на собственные шансы найти в нем свое место. Даже невнятно упомянула некие упования, связанные с Вадимом, ведь они с Максимом, вроде, приятели. Максим, правда, сказал, что Вадим уехал, и снова в Израиль в ближайшее время не собирается, но прибавил, что связь с ним не потерял. И обещал напомнить Вадиму о просьбе Александры ввести ее в мир московского кино. Такие пробивные мужики, как Максим, часто любят самостоятельных, не зависящих от них баб.
Она еще немножко повалялась, но когда солнце стало палить даже сквозь самые маленькие щелочки в жалюзи, мужественно встала и потащилась в ванную. Квартира у Максима съемная, маленькая и малоинтересная. Но в Москве, конечно, все будет иначе. Умывшись, Сашка поплелась на кухню, и машинально пооткрывала разные шкафчики. С ее многолетним опытом ночлегов по чужим домам, она уже давно знала, как тяжело найти хоть что-нибудь в незнакомом доме. Ни чашки, ни ложки, ни кофе, ни сахара… Мог бы, между прочим, вынуть ей самое необходимое, или хотя бы оставить записку — где что. Сашка решила не мучиться, и спуститься выпить кофе на Ибн-Гвироль,
И вдруг Сашке стало жалко себя до слез. Ну сколько можно вот так, как рабочей скотинке, искать себе мужика? Сколько можно, самой-то себе уж она признается, болтаться вот так, как цветок в ведре? Даже простак Артем, и тот променял ее на коварную Лину. Неужели даже этот убогий лысый Максим, и тот ускользнет? И достанется какой-нибудь московской блядище? Ни за что. Как советовала Мурка, надо попытаться самой влиять на все ее касающееся. Уж если Максим не захотел позаботиться о завтраке для нее, и оставил ее шарить по всем кухонным шкафчикам, то с тем же успехом она может продолжить шарить и по всей квартире.
Сашка оглядела маленькую темную душную спальню, как поле битвы. Распахнула жалюзи. Очень удачно, что она осталась здесь одна. Можно спокойно все осмотреть, и попытаться понять, что он за человек, что он любит, и каким образом стать ему абсолютно необходимой. Кровать. В этом аспекте она за себя спокойна, а Максим — молодчина. Лысые — они всегда такие. Шкаф — так, плохо, очень плохо. Какой-то костюмчик израильского «Польгата», и еще какой-то — югославский. Жалкие рубашечки «Гольфа». Отлично! Есть над чем работать! Сашка поставила себе на заметку помочь ему осознать, что только вместе с ней он сможет стать по настоящему элегантным мужчиной, сменив шедевры израильского пошива на Хелмута Ланга, а башмаки «Тева» на лоуферсы Гуччи. Внешний вид, и уверенность, обретаемая благодаря хорошей одежде — для дипломата совсем не последнее дело, особенно в Москве.
Письменный стол. Сашка внимательно осмотрела все, что на нем лежало. Какие-то ксероксы статей российской печати, статистические графики. В верхнем правом ящике — счета за квартиру, за воду, электричество. Все сложено аккуратненько. Старая чековая книжка. Растратил, скопидом, одну книжонку за девять месяцев, на корешках аккуратно выписано, кому и за что. Плохо, эта аккуратность — она от скупости. Мужчина не должен быть скрупулезным в денежных делах. Алчным — да, но не скупым. Большинство чеков — за бензин, квартиру, коммунальные услуги и в последнее время, с тех пор, как познакомился с Сашкой — за рестораны. Сашка приблизительно прикинула — без нее никаких ресторанов вроде не посещал. Разве что платил кредитной карточкой, но вряд ли. Она покопалась еще глубже, и вытащила пачку банковских отчетов. Ей стало слегка неловко, но она сказала себе, что она просто хочет иметь представление, прекрасно отдавая себе отчет, что больших денег там не будет. Соблазн взглянуть был выше ее сил, к тому же — он никогда не узнает. И впрямь — зарплата от Министерства иностранных дел была оскорбительная. Почета много, а денег мало. Александра даже решила, что с ее стороны будет красивым и уместным жестом в следующий раз его пригласить. А не то с эдакими доходами он не выдюжит своего за ней ухаживания. Она засунула счета обратно, и продолжала лазить по ящикам. Больше ничего особенно интересного не было, не считая пачки старых фотографий, на которых еще волосатый и худой Максим фигурировал с разными девушками. Особенно много было карточек с одной толстушкой, и Сашка еще раз осознала, как ему неимоверно с ней повезло. Ничего даже отдаленно приближающегося к ее классу на этих фотках не фигурировало. Без особого интереса их просмотрела и вернула в угол ящика, аккуратно прилаживая, чтобы он не заметил, как много она оказала ему чести, ковыряясь в его вещах. И вдруг ее рука наткнулась на что-то сверху ящика. Сашка повернула руку наверх и пошарила. Оказалось, что к низу верхнего ящика был приклеен клейкой лентой какой-то пакет. Сашка вытащила ящик и перевернула. Внутри пакета лежали какие-то бланки. Она осторожно вытащила одну бумажку, ничего не отклеивая. Это был отчет какого-то банковского счета. Из Швейцарии. С номером. Никакого имени. Так не бывает. У Александры дух захватило. Отчет был за апрель-май. За два месяца на счет 4 раза вносились суммы. 4 апреля 15 тысяч чего-то, наверное швейцарских франков, 28 апреля — еще 15 тысяч, а в мае два раза вносилось по 25 тысяч. Рука у Сашки задрожала и дух захватило. Что это может быть? Насколько ей было известно, у московского еврейского мальчика Максима в Швейцарии не было ни родственников, ни работы, ни наследства. Счет в банке наверняка его, иначе чего бы ради он стал его прятать. 15 и 15 и 50 — всего 80 тысяч. Это много? Сколько это в шекелях? Сашка не знала, но суммы выглядели средними. То есть, по сравнению с Максимовой зарплатой — большие, конечно. Одной бережливостью их не объяснишь. Но и не миллионы. Внизу баланс — 476.357. Черт, надо узнать, сколько это. Нервничая, но аккуратно, Сашка вытащила еще два подобных отчета. Они оказались предыдущими, и на них фигурировали еще несколько вкладов, еще два раза по 10 тысяч, а один раз 50 тысяч. Удивляло, что почти все вклады дублировались. «Как будто первый — задаток, а второй — за исполнение», подумала Сашка. И вдруг ей стало совершенно ясно, что именно так. Ей прямо стало плохо. За что и кто будет платить израильскому дипломату на счет в швейцарский банк? Не надо было быть отцом атомной бомбы, чтобы догадаться. Первым движением было — засунуть страшные бумажки обратно в стол. Но сначала она решила списать все цифры из них в свою записную книжку. Начала, но тут же поняла, что этого совершенно недостаточно. Надо сделать копию. Быстро вскочила, задвинула ящики, влезла в джинсы и майку, схватила сумку, запихнула туда эти три счета, и бегом-бегом, едва закрыв ключом незнакомый замок, и недоброжелательно отметив, что записку с просьбой бросить ключ в почтовый ящик герой-любовник успел-таки начиркать, помчалась на улицу.