Скажи любви «нет»
Шрифт:
Клаудио на первый год работы предоставлял вновь принятым сотрудникам служебные квартиры, так я стал жить вместе с парнем, которого звали Тони.
После моего испытательного прозябания в качестве саженца, шеф поручил мне работу, приставив меня к арт-директору Маурицио. Перед тем, как отпустить меня из кабинета, он сказал мне фразу, которую я никогда не забуду: «Запомни, что талант – это дар, а успех – это труд».
Я помню все его высказывания. Одни принадлежали ему, а другие были известными изречениями знаменитостей. Нередко он делился со мной дельными советами:
«Демонстрация своих достоинств не всегда приносит пользу. Иногда их лучше скрывать».
«Часто милые люди становятся невыносимыми».
«То
«Кое-кто из нас происходит от обезьян, другие с возрастом к ним приближаются».
«Каждая стена – это дверь».
«Работа рождается из неудовлетворенности».
Каким-то чудом он не плюнул мне в лицо, когда я принес ему мой первый проект. Это был полный провал. В ту ночь я не смог заснуть. Работать с ним оказалось не так просто, как с Энрико.
После своей первой неудачи я запаниковал, растерялся, совсем потерял уверенность в себе. По утрам я входил в агентство с низко опущенной головой. Меня постоянно смущало уже одно то, что я приехал из провинциального города. Когда из провинции ты приезжаешь в большой город, за тобой шлейфом тянется боязнь осрамиться, не соответствовать заданному уровню. Ты понемногу начинаешь стыдиться своей провинциальности. Пусть в городе, в котором ты вырос, ты и добился определенной известности, но там ты всего лишь первый парень на деревне. Я выплыл из аквариума и отправился помериться силами с морскими рыбами. Я сразу же съежился, уменьшился в размерах, каждый день превращался для меня в битву, мне приходилось сражаться даже из-за мелочей.
В этом городе люди, едва сойдясь с тобой, сразу же начинают тебя подкалывать или подтрунивать над тем, как ты произносишь отдельные слова. Ты должен постоянно держать их в памяти, следить за произношением открытых и закрытых гласных. В городе тебя оценивают по всему, даже по тому, как ты одеваешься. Они дают тебе понять, что ты еще не приноровился к их стилю жизни, но, как это ни парадоксально, ты уже не можешь приспособиться к жизни своего родного города, когда наездами бываешь в нем.
Какое-то время я жил на межевой территории. В Милане всю неделю меня поддразнивали из-за моего произношения, а когда на выходные я приезжал к себе домой, знакомые при встрече говорили мне, что я уже разговариваю с миланским акцентом. У меня больше не было своего места. В Милане я был провинциалом, а когда возвращался к себе в провинцию, то оказывался столичной штучкой и говорил «не по-нашему», потому что начал задаваться. В то время, прежде чем сказать слово, я должен был вспомнить, где я нахожусь, чтобы знать, как мне его произнести.
Выглядит это довольно странно, но, когда ты уезжаешь из родного города, всегда найдутся люди, которые воспринимают твой шаг, как личную обиду, им кажется, что ты отрекся от них, пренебрегаешь ими, отталкиваешь от себя, твой поступок их ранит и оскорбляет, они думают, что ты их за людей не считаешь. Как будто ты уехал, потому что презираешь их или считаешь себя выше них. Они чувствуют себя людьми второго сорта, и начинают паясничать, прибедняться: «Ну, видишь ли, мы ведь провинциалы, не живем, как ты, в Милане…»
Я легко переносил одиночество, я к нему уже привык. Со временем я перестал приезжать на выходные в свой город, тем более, ничего особенного я от этого не терял. В городе, в котором я вырос, история как бы застыла на одном месте, велись одни и те же разговоры во все тех же барах. Через какое-то время мои друзья, перестав видеться со мной, начали говорить, что я зазнался и плевать хотел на них, а мой город стал слишком тесен для меня. Выбора у меня уже не осталось.
Я сам попросту думаю, что если ты ставишь перед собой несколько целей, живешь среди самых разных людей в разнообразном окружении,
Я на самом деле уже прекрасно понимал, что у моих старых друзей пропал интерес к постижению мира. К людям из другого города или даже из другой компании они относились по принципу «раз нам нет до него дела, значит, он не наш». При таком отношении к миру незнакомый человек уже сам по себе становится врагом. Кажется, все сводится к одной формуле: «я не проявляю интереса к миру, потому что мир не обращает на меня внимания».
Они не желали изменить себя и свою жизнь, их отказ взглянуть на окружающий мир незашоренным взглядом или, по меньшей мере, помечтать о другой жизни заставлял их говорить, что им все наскучило. Одного этого им было достаточно, чтобы не считать себя овощами. Они успокаивали себя такими заявлениями. По этой скуке они признавали своих.
Все их эмоции выглядели бессмысленными, пустыми, казались переживаниями ради самих переживаний. В их взгляде на мир было нечто такое, что сплющивало окружающую жизнь, стригло все под одну гребенку, лишало их существование всевозможных оттенков, зато придавало им уверенности в собственных убеждениях. У моих старых друзей всегда находилось больше ответов, чем возникало вопросов.
Я тогда был полностью согласен с замечанием Камю: «Если мы остаемся всецело поглощенными самими собой, всегда видим и делаем одно и то же, мы теряем привычку и навык упражнять наш ум, и постепенно все замыкается, затвердевает и атрофируется, как мышцы».
Мне же, наоборот, хотелось лететь вперед. Разум, которым природа одарила каждого человека, угаснет, если мы не будем давать ему пищу, оставим без применения.
Люди, с которыми я встречался в Милане, пусть они и подтрунивали надо мной, стали для меня своего рода маяками. Больше всего, Тони. Все в агентстве говорили, что он станет великим криэйтором. В двадцать лет ему вручили престижную премию, к нему стали относиться, как к вундеркинду: его победа наделала много шума в мире рекламы. Он подавал большие надежды. Я всегда разговаривал с ним с огромным уважением, хотя между нами было всего два года разницы. Я восхищался им, он был очень милым, наивным, было в нем что-то, не знаю, как лучше сказать, всечеловеческое. Он всем нравился. И мне в том числе. Он хорошо говорил по-английски, потому что учился в Лондоне. А у меня с иностранными языками была просто беда, и когда он приводил домой какую-нибудь модель и они разговаривали по-английски, я сидел, не раскрывая рта: я не мог выдавить из себя даже нескольких знакомых слов. Я робел и боялся опозориться со своим кошмарным произношением. Тогда я решил записаться на курсы, и каждый вечер начал смотреть фильмы на языке оригинала. Вначале я ничего не понимал. Я, наверное, целый год не смотрел итальянских фильмов. В конце концов я значительно улучшил свой английский.
Тони не спал по ночам, и в офис приходил не раньше одиннадцати, иногда даже и в полдень. Часто по вечерам, когда я пытался заснуть, из его комнаты доносились музыка и несмолкающий гомон его друзей. Иногда я сидел вместе с ними, но в определенный час поднимался и отправлялся спать.
Среди девушек, с которыми встречался Тони, была очаровательная голландская манекенщица. Я потерял из-за нее голову в ту самую минуту, когда она впервые заговорила со мной. Она была по уши влюблена в Тони, но его это особенно не трогало. Часто я слышал, как она плачет, нередко бывало, что после ссор он выставлял ее из дома. Я надеялся, что она больше не вернется к нему, потому что мне это не нравилось. По правде говоря, я каждый раз ждал, что она выйдет из его комнаты и зайдет ко мне, чтобы попросить «политического убежища». Но этого так и не случилось.