Скажи пчелам, что меня больше нет
Шрифт:
– Он понял, кто ты, всего лишь прикоснувшись? – Меня охватило странное чувство, нечто среднее между страхом… и восхищением. Плечи и руки покрылись мурашками.
– Да. Однако сам я насчет Макьюэна не сразу догадался, – торопливо продолжил Роджер. – Хотя незадолго до того наблюдал за его работой и заметил, что произошло, стоило ему коснуться груди Бака, – после прохода сквозь камни у Уильяма случилось что-то вроде сердечного приступа.
– Бак приехал с тобой и Бри?
Роджер беспомощно отмахнулся.
– Нет. Это было… раньше. Так вот, Бак стал совсем плох, и приютившие нас люди
– Иисус твою Рузвельт Христос!
– Точнее не скажешь! – рассмеялся зять. – Кроме меня, никто этого не заметил, – серьезно добавил он.
Я задумчиво терла ладонь, представляя описанную сцену.
– И что Бак? Полагаю, выжил? Раз ты спрашивал, не видели ли мы его.
Роджер помрачнел.
– Выжил. Во всяком случае, тогда. Но потом мы расстались, когда я встретился с Бри и детьми. В общем, это…
– …долгая история, – закончила я за него. – Давай отложим рассказ до того момента, как Джейми и Бри вернутся с охоты. А доктор Макьюэн – он ничего не сказал о голубом свечении?
Было странно произносить эти слова, хотя я прекрасно понимала, о чем речь; в ладонях ощущалось легкое покалывание, и я невольно бросила на них взгляд. Да нет, по-прежнему розовые.
Зять покачал головой.
– Нет. По крайней мере, не словами. Однако приложил ладонь к моему горлу. – Роджер коснулся неровного шрама от висельной петли. – И вдруг… что-то произошло, – тихо добавил он.
4
Женщины будут в ярости
– Зайдешь в гости, сестренка? – спросил Йен, неожиданно смутившись. – Может, Рэйчел уже вернулась. Я хотел бы вас познакомить.
– С радостью! – искренне улыбнулась Бри и вопросительно посмотрела на отца.
– Не мешало бы чуток передохнуть, – кивнул Джейми, вытирая вспотевшее лицо рукавом. – А если ты, племянничек, подоил коз, как тебя просила утром мать, – не откажусь от стаканчика молока.
Мужчины вдвоем несли на плече привязанную к толстой палке оленью шкуру – почти не поврежденную – с остатками мяса. Идти было тяжело: день выдался жаркий.
Кто-то из домочадцев уже вернулся в хижину среди осин. Дверь была распахнута; на веранде, в тени листвы, стояла небольшая прялка, а рядом с ней – стул с полной корзиной коричневых и серых пушистых клубков. Брианна предположила, что это чесаная мытая шерсть. Прядильщица, по-видимому, ушла в дом: оттуда доносились женские голоса, поющие что-то на гэльском. Пение через каждые пару тактов прерывалось взрывами хохота, после чего один чистый голос пел мелодию заново, а следом вступал второй, спотыкаясь на незнакомых словах. Затем вновь слышался смех.
Джейми улыбнулся.
– Дженни учит малышку Рэйчел Gaidhlig, – пояснил он, хотя все и так догадались. – Йен, давай положим это здесь. – Он кивнул в затененный участок
В доме услышали их голоса: пение прекратилось, и из открытой двери выглянула голова.
– Йен! – Высокая и очень красивая темноволосая девушка выскочила на крыльцо и, сбежав по ступенькам, бросилась обнимать Йена. – Твои родственники вернулись! Ты уже знаешь?
– Знаю. – Он поцеловал ее в губы и добавил, оборачиваясь: – Познакомься с моей кузиной Брианной, mo ghraidh [20] . И с дядюшкой Джейми заодно.
Бри невольно заулыбалась при виде неподдельной любви молодых Мюрреев; на отцовском лице сияла такая же улыбка. Которая стала еще шире, стоило ему заметить на пороге дома хрупкую женщину с голеньким младенцем на руках, чуть прикрытым легкой пеленкой.
– Кто… – начала было женщина, но тут увидела Брианну и застыла с открытым ртом. – Пресвятая Дева, защити нас, – пробормотала она наконец и улыбнулась. Ее синие, чуть раскосые, как у Джейми, глаза светились теплом. – Великаны пожаловали! Говорят, твой муж, девочка, еще выше тебя? И детишки небось растут как на дрожжах?
20
Любовь моя (гэльск.).
– Не то слово, – засмеялась Бри, наклоняясь, чтобы обнять миниатюрную тетушку. – Как же я рада тебя видеть!
От Дженни пахло козами, шерстью, кашей и поджаренными хлебцами. Ее волосы и одежда источали слабый, давно забытый аромат. Брианна узнала запах мыла, которое Дженни делала в Лаллиброхе – из меда, лаванды и какой-то шотландской травы, не имеющей английского названия.
К горлу подступил комок: запах мыла вызвал воспоминания о первом визите в отцовское родовое гнездо. И следом в памяти возник отчетливый образ другого – ее собственного – Лаллиброха.
Сморгнув слезы, она выпрямилась с дрожащей улыбкой на губах, но вдруг изменилась в лице.
– Ох, тетушка! Дядя Йен… Мне так жаль.
Сердце болезненно екнуло. При жизни Йена Мюррея-старшего они встречались лишь раз – когда Бри появилась на свет, он давно уже умер, – однако чувство утраты казалось неожиданно острым, будто это случилось совсем недавно.
Опустив глаза, Дженни погладила внука по спинке. Головку малыша покрывал темно-русый пушок, словно у птенца цесарки.
– Мой Йен всегда со мной… – вздохнула она. – Я каждый день вижу его черты в этом маленьком личике.
Дженни поудобнее перехватила ребенка, и тот уставился на Брианну большими круглыми глазенками – такого же теплого светло-карего оттенка, как у Йена и его отца.
Успокоенная словами тетушки, Брианна протянула палец очаровательному малышу.
– А ты, должно быть, Огги?
Рэйчел и Дженни засмеялись: одна весело, другая – с некоторой досадой.
– Никак не подберем ему нормальное имя, – пояснила Рэйчел, ласково погладив сына по плечику. Услышав родной голос, Огги свесился с бабушкиной руки и медленно потянулся к матери, словно ленивец к сладкому фрукту.