Скажи смерти «Да»
Шрифт:
Не сразу понимаю, где я и что я, и почему так пусто во мне. Вышел Кореец, как только увидел, что все я уже получила. Хорошо понимая, что кончать в меня сейчас не стоит — кончает он всегда обильно, особенно в первый раз, а зачем мне на фуршете следы спермы на чулках или, не дай бог, на платье, к тому же трусиков я не ношу принципиально лет с четырнадцати, — садится на унитаз, опустив крышку, ставит меня на колени, взяв за волосы, пододвигая мою голову к себе. Ватные ноги легко подгибаются, рот покорно обхватывает то, что только что доставило мне такое удовольствие, — и еще какое-то время не могу прийти в себя после того, как все кончается, медленно и с наслаждением проглатывая вкусную густую жидкость, не уступающую, на мой взгляд, ликеру “Айриш
— Что-то у вас с помадой, мисс… — замечает он уже позже, поправляя безукоризненную прическу пред зеркалом, явно любуясь своим отражением. Весел, улыбчив, доволен собой, и деланно вежлив, и галантен — словно это и не он с таким ревом кончал мне в ротик пять минут назад, впиваясь железными ручищами в мой любимый парик-каре.
— Да всё эти французы, мистер, — вы же знаете, как опасно доверять европейцам, — с искусственной серьезностью поясняю в ответ, пародируя вечное недоверие американцев ко всему иностранному. И думаю про себя, что если кто не знающий нас посмотрит на эту сцену со стороны, решит, что перед ним проститутка и клиент или разовые любовники, сплавленные вместе приступом страсти и сразу же распавшиеся после ее удовлетворения. Позанимались сексом с шумной яростью и теперь спокойно приводят себя в порядок, снова став чужими после минутной наивысшей близости. Мне так жутко нравится, у нас с ним так бывает иногда не в самых подходящих местах — у кого-нибудь на вечеринке, в машине, в ресторане. Вспыхнуло желание, удовлетворили его — и ведем себя друг с другом со сдержанной корректностью, безо всяких свойственных любовникам послепостельных поцелуев, похлопываний и нежных взглядов. Наедине, в постели, он совсем другой, и я тоже, а здесь это игра, приятная, но игра.
Кореец отпирает туалет, выглядывает в коридор, и возникает такое ощущение, словно он высматривает засаду или снайпера — готовый в любую секунду прыгнуть и покатиться, выхватывая пистолет и открывая ответный огонь, который окажется куда более точным, чем огонь противника, упустившего свой шанс, а точнее, просто не знавшего, что в войне с Корейцем шансы есть только у Корейца. Галантно приоткрывает передо мной дверь, и мы идем обратно в зал, готовые еще пару часов расточать улыбки, с показной благодарностью принимать не всегда искренние комплименты и обмениваться ничего не значащими восторженными или глубокомысленными фразами…
А часа три спустя сидим в моем излюбленном месте, у бассейна, в одних халатах. Я — в простом черном, от Армани, а Юджин — в своем любимом от Версачи, тоже черном, но расшитом золотыми головами Медузы-Горгоны. Тут, кстати, по телевизору передача была о Версачи, посвященная личной жизни великого модельера, естественно, оказавшегося голубым, которая на Корейца, как я того и опасалась, произвела тяжелое впечатление. У мистера Кана к тому времени вещей от любимого модельера набралось тысяч на пятьдесят, наверное, — и вот такой удар. Я в тот день как раз включила телевизор, что делаю нечасто, хотела передачу о моде посмотреть, а Кореец рядом сидел — и тут как раз о Версачи и о его ориентации и слово “гей” несколько раз произнесли громко.
Я застыла, помня, что обманула его: за несколько месяцев до этого случайно сказала ему, что Валентино — поклонник нетрадиционного секса, и Кореец начал меня озабоченно расспрашивать про Версачи. А я, хотя и не имела представления о склонностях того в интимной сфере, определенные подозрения испытывала — у меня вообще такое ощущение, когда смотрю разные показы, что большинство мужчин-модельеров в постели предпочитает мужчин. И когда Кореец напрягся, поняла, что он, к голубым относящийся однозначно — для него, девять лет просидевшего в зоне, хуже слова “пидор” ругательства нет, разве что синонимы типа “педрила”, “петух” и тому подобные, — может весь свой шикарный гардероб уничтожить. Успокоила его, сказала, что слышала, что у Версачи куча жен была и детей масса, и все такое. И тут такой пассаж.
Он, по-моему, не сразу понял, о чем речь, — заинтересовался только, когда фамилию любимца своего услышал и слово “гей” рядом. Английский у него дай бог, недаром заставляла его разговаривать только на этом языке — и в конце репортажа, весьма, кстати, длинного, только почувствовала на себе его тяжелый взгляд.
— Ты смотри, и этого подозревают, — произнесла с деланным удивлением. — Ну и мания у них: чуть что, так голубой. И чего докопались до человека?..
Но Юджин все молчал, и взгляд все тяжелей становился — прямо физически чувствовала, как он на мне лежит, все сильнее сжимая, сдавливая.
— Ты как знаешь, а я всему этому не верю, — заявила спокойно, как ни в чем не бывало. — Завтра нам сообщат, что основатель фирмы “Мерседес-Бенц” тоже был голубым и что нынешний ее владелец по традиции предпочитает мальчиков…
Я прямо ощутила, как он дернулся, — может, ему все равно, что у меня пятисотый кабриолет, но у него самого триста двадцатый, мерсовский джип, стоящий, кажется, тысяч сто. А потом напряжение таять начало медленно-медленно, как принесенное в комнату мороженое, только вынутое из морозилки. Когда невидимые капли по ковру застучали, я телевизор выключила и невозмутимо пошла искупаться, надеясь, что все обошлось. А минут через пять Кореец ко мне присоединился — и в силу природного безразличия к средствам массовой информации подробностями интимной жизни Версачи больше не интересовался, хотя после этого проехаться по магазинам особого желания не изъявлял. Вернее, со мной ездил, конечно, — он меня всегда везде старался сопровождать и дико ненавидел, когда я одна куда-то выбиралась, — но себе ничего не покупал. Пока я как бы случайно его мимо одного бутика не провела, и не позвала туда, без слов, и уже там обратила его внимание на рубашку от Версачи — и правда дико красивую и соответствующей стоимости, порядка штуки баксов.
— Не желаете ли, — говорю, — приобрести себе, мистер Кан? Всегда мечтала, чтобы у вас такая была. Хотите куплю вам ее в подарок?
Он нервно качнул головой, но примерил все же по моей просьбе и ничего не сказал, пока я расплачивалась.
Еще год назад он бы точно взорвался сразу после передачи и искромсал бы весь свой гардероб самым острым ножом, словно прокаженный к нему прикасался, — а тут поцивилизованней стал и, наверное, потерпимей. Благодаря чему и любуюсь сейчас его халатом, в который раз отмечая, как он ему идет.
Не могу ручаться, что он сейчас чувствует, после этой вечеринки, — хоть он и говорит давно уже, что мы с ним похожи, я до конца в этом не уверена. У меня внутри пусто, и эмоций никаких нет, кроме тихой, легкой грусти. Впервые за весь вечер я одна — не считая его. Но он не в счет, поскольку самый близкий человек на свете, и я так привыкла к его постоянному присутствию рядом, что сейчас мы как бы одно целое. Бывает, конечно, что мне хочется побыть одной, но все реже и реже, и уж точно не сейчас.
А он, кажется, понимает, что у меня внутри, — уходит в дом и возвращается с бутылкой виски, льдом и стаканами. Молча откупоривает “Джека Дэниэлза”, щедро плещет в стаканы причудливой неправильной формы — расплывчатые четырехугольники с нечеткими, чуть волнистыми краями, с толстыми стенками и дном, — аккуратно опускает в них лед, и я вдруг вижу, что делает он это с неподдельным интересом, занося льдинки над стаканами, отпускает их бережно, глядя на реакцию потревоженной поверхности, на то, как желтая жидкость расступается перед натиском грубой белой силы, а потом смыкается вокруг нее, начиная медленно уничтожать инородное тело. Я думаю о том, что может символизировать эта картина, и, будь я менее аполитичной, решила бы, что победу желтой расы над белой. Кстати, корейцы ведь желтая раса…