Скажите 'Раз' !
Шрифт:
Его уже отлавливали всерьез. Но ничто его не брало, он все так же тянул свою лямку.
– Я вас к счастью зову. К счастью!
Посвященные выставляли охрану - частная охранная фирма "Дэта", шеф которой был из "своих". Слишком много врагов. Слишком.
Ему устраивали ловушки, но сами же в них попадались - выдавали мысли, и уходили либо посвященными, либо искалеченными. Многие стали его бояться. Его и всех остальных посвященных.
И он был рад этому. Правда, теперь он скрывался, все время настороже.
– Мне не жизни жалко.
Хотя сам понимал, что ни за что не успеть.
Вглядывался в каждую мысль, искал подвоха.
Посвященных становилось все больше и больше. Он открыл несколько талантов, такие люди сами были способны посвящать, он уделял им много своего времени и женщина всегда была рядом, каждой мыслью, каждым движением.
Вместо одной у него теперь стало две жизни - жизнь с идеей и жизнь с женщиной. Он был благоразумен и не смешивал их, но не всегда получалось, иногда возникали ситуации трудносовместимые.
К лету Вера устала.
– Да люблю я тебя, люблю, - говорила она.
– Думала, вот, наконец настоящий мужик, а он со своими нюнями.
Женщины трудно воспринимают новое.
– Я же молчал.
– Да что я - слепая?
Оказалось, она больше любит говорить, а думать совсем не любит, все представляла себе что-то смутное, иногда даже пугала.
И однажды она ушла. Так просто, без подготовки, взяла и ушла, он и не заметил сначала. А когда заметил, не взволновался. Только удивился немного и почувствовал себя неуютно. В самом деле, мало ли куда она может отлучиться.
Настоящая тревога пришла к ночи, ко времени, когда надо было идти на ночлег. Он выспросил охраняющих, тщательно просеял их воспоминания и ничего не узнал. В момент одной из проповедей отошла и больше не возвращалась. О чем думала? Никто не знал. Как? Никто не слышал, о чем она думала? Но нельзя же слышать все чужие мысли, тут и на свои-то времени не хватает, а если еще и чужие, то и свихнуться можно. Неужели никто никогда не слушал ее? Ну почему никогда? Только очень давно, помнится. Но там ничего интересного.
Черный ринулся к ее мужу, он знал, где тот живет. Муж в три часа ночи лежал с полотенцем на голове и читал детектив. Он очень испугался, когда в доме вдруг появился Черный.
– Где Вера?
Муж растерянно отодвинулся от прохода и Черный с рыщущими глазами ворвался в комнату. Там было частично убрано, пахло лекарствами и грязным бельем.
– Что значит "где"? С вами, где же еще!
– Сегодня не приходила?
– Нет. По... почему она должна...
– А дети? Может, они видели?
Оказалось, что старший давно в армии, а младший почти сразу после посвящения исчез из дома. Неокиники. Не какие-нибудь "Харэ Кришна". Туалеты без стенок. Черт бы их драл. Куда только милиция смотрит.
Черный от нетерпения кусал губы. Он и сам не подозревал, насколько ему стала важна Вера. Он, чуть ли не в первый раз за всю свою жизнь, прислушался к себе, не притворяется ли он сам. И не понял.
Ей
– Стойте! Минуточку! Как же?
– заторопился ее муж.
– Подождите меня. Я сейчас.
Но Черный уже возился со входной дверью.
– Да подождите меня, в самом-то деле!
– Вы будете мне мешать.
– Нет, нет! Я тоже буду ее искать. В конце концов, я ее муж. Мой долг, мое право...
Он стал суетливо скидывать пижаму.
– Я все-таки муж. Пусть там... Не вы, а я. Черт знает что! Это я должен искать, а не вы. Я, конечно. Ведь сбежала от вас, сбежала, сбежала, значит... Да есть в этом доме хоть одни целые носки?!
– Быстрее!
– Сейчас-сейчас! Рубашку никак...
– Куда она могла пойти?
– нетерпеливо допрашивал Черный, - Вспоминайте! Как следует вспоминайте! Ах, да не застывайте же вы!
– Куда? К сестре разве? Может быть, может быть...
– Вряд ли к сестре. Та на нее из-за детей сердита. Ладно, это потом. Одевайтесь.
И вот - спала Москва, одиноко катились сонные машины, в темноте редко сияли окна, щелкали автоматические светофоры, ни души вокруг, только два человека метались по улицам в поисках такси. Один из них, низкий и пухлый, дробно стуча сандалиями, бегал за каждой машиной, животом и грудью вперед, а другой, голенастый, нескладный как переросток, размахивал длинными руками и время от времени пританцовывал.
Потом они сидели на заднем сиденье и говорили. Длинный постоянно перебивал, задавал вопросы, сам на них отвечал, а пухлый все время порывался спорить. В глазах у обоих светились тревога и нетерпение, но щеки пухлого сияли, грудь вздымалась и было видно, что ему приятны и эта тревога, и это нетерпение, и эта поездка в ночном такси. Шофер узнал длинного и теперь постоянно поглядывал в зеркальце заднего обзора. Но погони не было.
– Может быть, потому что она обо мне ничего не знала, ей было скучно со мной? Может быть, поэтому она ушла? А как рассказать?
– Разве можно понять, когда именно человек врет?
– назидательным тоном возразил длинный.
Пухлый не совсем понял, к чему относится эта фраза, но все равно вступил в спор.
Ни у сестры, ни у кого-либо из знакомых Веры не оказалось. Когда иссякли все возможные варианты, они стали искать вслепую.
– Так даже лучше. Я ее по мыслям найду.
У каждого человека свои особые мысли. У них свой запах, свой цвет, свой тембр, на вкус и наощупь они разные тоже. Мысли Веры или, если угодно, ее душа слабо пахли хорошим мылом, имели цвет "серое на красном", иногда были одуряюще монотонны, жестки и угловаты. С этакой наркотической горечью, от которой трудно отвыкнуть. Так воспринимал Веру тот, кого называли Черным.