Скажите 'Раз' !

Покровский Владимир Валерьевич

По запаху трудно найти в Москве человека. Черный с вериным мужем прочесали весь город не один уже раз, они месили грязь в новых районах, проталкивались через запруженный центр, они встретили массу новых людей и множество раз кивали на ходу старым знакомым. Муж время от времени заговаривал о том, что, мол, как объяснить на работе, но Черный не вникал.

– Я тебя не держу, - и разговор сам собой кончался.

Почему-то никак не мог допустить верин муж, чтобы его жену нашел Черный. Он спал с лица, поугрюмел, временами начинал ныть, а Черный, который теперь больше, чем когда-нибудь, напоминал головешку, упрямо шел от улицы к улице, рыскал вокруг запавшими глазами, бормотал невнятные фразы и только в самых крайних случаях позволял себе отдохнуть.

Оказалось, что верин муж обожает высокоинтеллектуальные разговоры и экскурсы в психологию.

– Ты не можешь понимать меня, тем более целиком. Ты слишком прямой, как железная палка, где тебе, - подначивал он Черного, потому что ужасно хотел узнать про себя что-нибудь новенькое.

– Не мешай, - говорил Черный.

Мелькали мимо них стекла, витрины, коммерческие палатки и шопы, парапеты, красные буквы на белых квадратиках - "аптека", еда", - попадались иногда смешные вывески типа "Exchange валюты", их толкали прохожие, равнодушно проплывали мимо собаки, нескончаемый вой машин нагонял апатию и усталость, асфальт и брусчатка приводили в ужас, иногда верин муж просто не помнил, зачем он живет, ему казалось, что так было всегда, плоховато, больно, однако такая жизнь - что тут поделаешь? Иногда - правда, редко Черный становился почти сумасшедшим и в эти минуты страшно было с ним находиться. Глаза его выпучивались, губы плохо слушались, кривились... хриплые, темные слова:

– Бараки, бараки! И жить-то всего ничего! Зачем?

После таких приступов он не мог заниматься поисками, верин муж озабоченно пыхтел и тащил его на свою квартиру - ну что же это в самом деле такое, и ничего удивительного, нет уж, хватит, пора кончать, вот сейчас приедем домой, чайку попьем, отдохнем как люди, хватит, честное слово, хватит, а то черт знает что получается. Но всегда как-то так получалось, что домой они не попадали и ночевать им приходилось порой в самых неподходящих местах, спугивая бомжей и прочее московское бездомье.

Питались они кое-как, спали урывками, постоянно, до зуда в печенках, искали Веру, в то же время сами скрывались от непонятных преследователей (вдруг, резко - в переулок, в ближайший подъезд, молча, настороженно привалясь к стене, по пятнадцать минут, по часу - время теряем, время! Ну? Все? Пошли).

Через неделю, когда верин муж уже совершенно не представлял себе конечную цель их бесконечных блужданий, Вера нашлась.

Это случилось вечером. Солнца уже не было видно, только-только начинало смеркаться. Оба - и Черный, и верин муж - еле двигались от усталости. Глаза у Черного были воспалены и он часто моргал. За всю неделю он не произнес ни одной проповеди, никого не посвятил - это его мучило. Мучило и то, что он не знал бы, что сказать, случись сейчас проповедь. Верин муж, обвисший и жалкий, плелся сзади и тихонько поскуливал от боли в ногах и сердце.

– Еще немного и пойдем спать. Так нельзя.

– Нельзя, - сокрушенно вздыхал в ответ верин муж. От этого слова саднило в мозгу, смысл был совершенно непонятен. Просто шесть букв. Кроссворд.

И вдруг Черный резко остановился посреди тротуара, вскинул голову кверху, закрыл глаза. Верин муж тупо встал рядом. Ему приятна была передышка.

– Она, кажется, - напряженно сказал Черный.

– Кто?
– тупо спросил верин муж. Ответа не последовало и прошло много времени, прежде чем он понял, о чем речь. Он схватил Черного за рукав, взволнованно зашептал:

– Что? Что? Что?

– Здесь она, близко, - Черный досадливо поморщило.
– Не пойму. Устал. Подожди. Подожди.

Верин муж, пьяно щурясь, прислушался тоже.

Два усталых гончих пса, толстый и тонкий, побежали на красный свет. Под свистки, под истерический скрип тормозов они перебежали на другую сторону, пересекли сквер, обогнули замшелую церковь, уткнулись в какие-то гаражи.

– Здесь! Где-то здесь!

Между гаражами был узкий проход, дальше небольшое пространство, пятачок, огороженный стенками и грязным забором. На ящиках из-под яблок сидела Вера, а рядом с ней - ее молодой друг. У Веры под глазом красовался синяк, на лице друга краснели царапины. Перед ними. на газетке, стояли две бутылки бормоты и грубо нарезанная колбаса.

– Верусь!

– Здрасьте!
– сказала она, в меру пьяненькая.

– Кто такие?
– спросил ее друг, пьяный не в меру.

И снова ночь. Снова бредут они спотыкаясь, толстый и тонкий. Черный поддерживает своего спутника, тому совсем плохо. Сердце.

– Как же это? Как же?

Черный рассказывает всю подноготную очень подробно. У него под глазом синяк, на лице вериного мужа краснеют царапины.

Она и сама не помнит, где подцепил ее этот тип. Кажется, в какой-то пельменной. Он ничем не походил на его мужа, а с Черным его роднило только отсутствие документов. Молодой, ржаной, злобный и нахрапистый, отупевший, протухший от вечного пьянства, "аб-со-лют-но неприспособленный", он от кого-то скрывался, ей не хотелось знать, от кого, и она его не читала. Они шатались по Москве от магазина до магазина, тратили деньги, которые возникали неинтересно откуда, бегали от милиции, любили друг друга на дремучих пустырях среди консервных банок, рваных газет и кирпичей, она шла за ним безропотно и даже с желанием, вместе с ним тупела, вместе с ним ругала всех и вся, гладила его тусклые волосы, обнимала...

Как она кричала на них, ни муж, ни Черный не узнавали ее, как издевательски плясала!

– Что, выкусил? Поздно, миленький, поздно посвящение отбирать, всех вас вижу, родненьких, умненьких! Срать я на вас хотела! Каждый в свою сторону гнет, а у меня своя сторона, - она прижималась к своему молодому другу, тот мрачно хлопал глазами, - пусть на месяц, пусть на неделю, да хоть на день мне хватит. Вот он - мой! Э-э-э-эх, вы!

– Но как же это, как же? Этого просто не может быть!

И Черный начинает снова, с еще большим количеством подробностей, он выудил из нее все, даже то, чего она сама не помнила.

– Перестань! Перестань, я тебя умоляю! Я уже наизусть выучил!

Но Черный неумолимо рассказывает. Он рассказывает для себя. Ему ужас как надоело молчать. Только теперь он понял, что Вера давно уже не любила его, что и раньше не любовь была вовсе, а совсем что-то непонятное. Тут возникает вечный вопрос, что такое любовь, но Черный, взрослый мужчина все-таки, отбрасывает его и пытается понять, как получилось, что он был уверен в ее любви, а потом оказалось, что ничего такого и не было, а были усталость, скука, отвращение и всякие бабьи штучки.

Верин муж не способен думать вообще. Он заведен на один вопрос:

– Как же так?

Утром они подошли к метро и Черный глухо сказал:

– Сегодня не буду работать. Отдохнуть надо. И подумать. Может быть, вообще ни к чему все это.

– Я домой пойду, - ответил верин муж, - Я просто посплю. Просто посплю, приму ванну, а потом покушаю. Почитаю немного. Сто лет не читал. А с работы уволюсь. Какая к черту работа? Что-нибудь придумаю. Все равно не платят.

– Что же, пока.