Скажу вам, как погиб он
Шрифт:
— Закрой дверь, Джонс! — сказал инспектор. — И следи в оба за всем, что происходит в доме. Ты не должен ни на шаг покидать холл до тех пор, пока я не отменю этот приказ. Никто не пытался спуститься вниз?
— Спускались, шеф… Вы же не запрещали…
— Кто?
— Мистер Гастингс и миссис Спарроу. Оба звонили по телефону в Лондон.
— О чем говорили? По каким номерам звонили?
— Мистер Гастингс связался с бюро путешествий и отменил свой утренний рейс в Нью-Йорк. А миссис Спарроу звонила в больницу и просила к телефону профессора Биллоу. Потом она спрашивала о здоровье миссис Райт. После этого она говорила что-то по латыни и в конце сказала, что даст знать позже, сможет ли она приехать, потому что здесь ее задерживают непредвиденные семейные обстоятельства. А еще она сказала, что позвонит после обеда. Я проверил номер. Она звонила в больницу Чаринг Кросс, в хирургическое отделение.
— Хорошо, Джонс. — Паркер закрыл дверь и обратился к Алексу: — Теперь тебе придется напрячь свой ум и все свое воображение. Думаю, нам лучше перейти в салон. Нельзя ее здесь допрашивать. Отправляйся туда, а я сам за ней зайду.
— Хорошо, — согласился Алекс и встал.
Они вышли в холл. Паркер тяжелым шагом стал подниматься по лестнице на второй этаж. Направляясь к дверям салона, Алекс еще слышал его шаги, стихающие за поворотом
Алекс открыл дверь в салон. Здесь было тихо, светло и уютно. Гардины раздвинуты, и солнечные лучи, бьющие в окно, весело раскрашивали розовые кресла в стиле рококо и уже несколько поблекшую обивку стен того же цвета и с тем же узором, что и у мебели. В причудливо изогнутом большом зеркале в золоченой раме Алекс увидел свое бледное, небритое лицо.
Дверь из салона в библиотеку была открыта. Четыре темных клубных кресла вокруг низкого столика. Полки с книгами. Два больших глобуса под окном. Один отображал мир, каким его представлял географ семнадцатого века. Соединенные линиями небесные тела на другом глобусе создавали рисунки животных и причудливых существ. Названия созвездий. Большая Медведица держала в своих лапах щит, на котором виднелась надпись: «ORBIS CAELESTIS TYPUS. OPUS a M. CORNELLI. Lutetie Parisiorum. Anno MDCXCIII…» Творение Марка Корнели…
Люди творят…
Творение Иэна Драммонда… Он сказал перед смертью: «Через двадцать лет все это устареет, родятся новые идеи, и придут более совершенные методы, о которых нам сегодня даже не снится…»
Стоит ли? Стоит ли разоблачать убийцу?… Даже если ты любил убитого, как брата. Пока убийца жив, — он в страхе, он страдает… Убийца хочет жить… Но Иэн Драммонд тоже хотел жить. Иэн Драммонд мог жить долгие годы и спокойно умереть в этом доме старым, мудрым человеком, любимым всеми младшими, кого он учил… Иэн был добр, Иэн был честен. А убийца? Убийца был расчетлив, он пожертвовал жизнью Иэна Драммонда ради собственного счастья, и он должен быть наказан, хотя ничто уже не воскресит Иэна. Убийца должен быть наказан, хотя бы за то, что он хотел погубить другого человека, хотел, чтобы этот другой отвечал за его преступление. Убийца хотел убрать все препятствия на своем пути.
Алекс повернул голову. Дверь открылась, и вошла Сара Драммонд, а за ней Паркер. Алекс молча поклонился. Сара ответила едва заметным движением головы. Она была одета в простое серое платье. Лицо спокойно, но на нем видны следы слез и бессонной ночи.
— Я предупредил, что ты мой сотрудник, — сказал Паркер. — Но я хотел бы пояснить вам, миссис Драммонд, что мистер Алекс ни в малейшей степени не связан с полицией. Согласны ли вы, чтобы он присутствовал во время нашего разговора?
— Да, — Сара Драммонд склонила голову. — Мне нечего скрывать. Любой может присутствовать при нашем с вами разговоре. Садитесь, джентльмены.
Она заняла место в кресле, держась прямо и сложив руки на коленях.
Алекс посмотрел на нее вблизи и увидел измученную, сломленную и уже немолодую женщину. Насколько же иной она была всего лишь двадцать четыре часа назад… «И вот стою я перед вами, — подумал он. — Свершилось, наконец, веление судьбы: удар нанесен…»
— Слушаю, — сказала Сара Драммонд. — Чем могу быть вам полезна, джентльмены? Я готова ответить на любой вопрос, господин инспектор. Пусть вас ничего не стесняет.
«Теперь открыто и бесстрашно… — думал дальше Алекс, — …скажу вам, как погиб он…». — Нет. Она этого не скажет.
— Миссис Драммонд… — Паркер откашлялся и умолк. Затем продолжал с видимым усилием. — И мистер Алекс, и я знаем о… о характере вашего знакомства с мистером Спарроу. Мы знаем, о чем вы говорили вчера вечером в парке. Я не хочу к этому возвращаться. Я хочу лишь задать вам несколько вопросов, тесно связанных с делом. Существуют определенные обстоятельства, которые вынуждают меня задать их. Прежде всего я хочу, чтобы вы сказали мне, что вы делали вчера с момента возвращения из парка. Который был тогда час?
— Значит, он вам все рассказал, — Сара покивала головой, как бы подтверждая какие-то свои мысли. — Что я делала, вернувшись из парка? Войдя в дом, я пошла в кабинет Иэна и находилась там примерно минут пятнадцать.
— Позвольте узнать, с какой целью вы туда пошли? Муж ведь тогда работал, не так ли?
— Да, он работал. Зачем я пошла? Я опасалась, что Спарроу сгоряча, не остыв, явится к Иэну. Спарроу покинул меня внезапно, когда мы сидели на скамейке, и быстро ушел. Я искала его по всему парку и не нашла… Тогда мне пришло в голову, что мне лучше быть рядом с Иэном, пока все домочадцы не вернутся из парка и дверь не будет заперта. Спарроу обещал мне, что он не скажет Иэну о… обо всем, а лишь поговорит с ним о своем отъезде. Он хотел уже сегодня уехать из этого дома, а позже отправиться в Америку. Вы, наверно, знаете это от него.
— Да.
— Я хотела как можно дольше оттянуть момент их разговора. Я знала, что при мне Спарроу не посмеет сказать ни слова о нас, и я знала, что когда он остынет, он тоже этого не скажет. Я боялась только первых минут разговора — он ушел от меня очень взвинченным… Иэн работал. Он сказал, что утром собирается на рыбалку с мистером Алексом. Я соскучилась. Я приехала сюда вчера и была очень счастлива. Но, чтобы вы поняли… Видите ли, с шестнадцати лет я танцевала в мюзик-холле. Все знают, что это за жизнь. Мне пришлось упорно бороться на всем длинном пути до того положения на сцене, которое я сейчас занимаю. И бороться приходилось всеми возможными способами. Мужчины в моей жизни значили очень мало и очень много. Они были нужны мне, а я была нужна им. Они были нужны мне для преодоления жизненных преград, а я им, потому что была молода и, говорят, красива. Когда я познакомилась с Иэном, мне шел тридцать первый год. Я говорю об этом, потому что хочу, чтобы вы узнали всю правду. Я не любила его, когда выходила за него замуж… — она произнесла это спокойным голосом. — Разумеется, я говорила ему, что люблю его, потому что это говорит каждая женщина каждому мужчине, за которого выходит замуж. Просто Иэн был мне тогда нужен. Не так нужен, как те, предыдущие мужчины, — совсем иначе. Я уже была известной актрисой, я даже стала знаменитой. Теперь мне следовало приобрести соответствующее общественное положение. Уже за год до того я решила, что выйду за любого симпатичного мужчину, который сумеет создать мне нужные условия. Я хотела, чтобы у меня был дом, муж и чтобы меня уважали в обществе. Впрочем, я была далеко не первой актрисой, которая так поступила. Я могла бы назвать нескольких только в одном Лондоне. В людях, таких, как я, которые боролись день и ночь, чтобы подняться по всем ступенькам этой чертовой лестницы,
— Да, — неожиданно сказал Паркер. — Все это абсолютно понятно.
— Так о чем это я говорила?… Ах, да… Спарроу придавал мне равновесие. Он был здесь. Я могла смотреть на них обоих за столом и думать, что я господствую над ними. Люси ничего не знала, а Иэн тоже ни о чем не догадывался… Я была сама себе госпожой: теперь у меня было все, чего я хотела в жизни, и я ни гроша не заплатила за это. Так мне, по крайней мере, тогда казалось, потому что позже я стала понимать, что во всем этом мне не хватало самого главного: любви. Сама не знаю, как я полюбила Иэна. Это случилось недавно. А может быть, даже раньше, чем я отдала себе в этом отчет… Но в конце концов я поняла, что он мне очень дорог, что он не только мой муж, но единственный человек, которого я люблю и которому я хочу быть верна, потому что больше я не хочу никого другого. Это была огромная радость, потому что я поняла, что такую верность я могу принять. Такая верность правдива, она настоящая, потому что не является следствием какого-то запрета или какой-либо заповеди, она возникает из желания исключительности… Но тогда Спарроу, и не только Спарроу… должны были исчезнуть… — Она умолкла. Ее спокойный тихий голос еще некоторое время звучал в их ушах. — Но Спарроу не хотел исчезать, — вдруг сказала Сара. — Не только не хотел, но даже начал настаивать на том, чтобы я оставила Иэна, а он — Люси. Это было ужасно. Я не знала, что делать. Я оттягивала время, обманывала его и, наконец, твердо решила с этим покончить. Когда он написал в Лондон, попросив меня о свидании, я приехала сюда и сказала ему вчера, что мы должны навсегда забыть друг о друге. Он с трудом это перенес, а потом вдруг исчез в темноте. Я обезумела от страха. Но я актриса и умею собой владеть больше, чем это кажется возможным. Я вошла в кабинет Иэна и уселась там, щебеча всякие глупости и прислушиваясь, не идет ли Спарроу. Наконец я пришла к выводу, что он уже вернулся в дом. Я встала и отправилась наверх. Сквозь закрытую дверь гардероба я услышала его голос в комнате Люси и начала верить, что он ничего не скажет Иэну. Но я боялась их решающего разговора. Когда Спарроу придет к Иэну и объявит ему, что он прекращает сотрудничество с ним, Иэн начнет его расспрашивать. Он будет удивлен, быть может, даже начнет упрекать. А тогда… Я боялась принципов Спарроу. Существуют принципы, которые наносят столько вреда, что лучше бы их совсем не было. А вдруг ему придет в голову сказать всю правду? Очиститься перед другом? Иэн понял бы его, но никогда не понял бы меня. Даже если бы он простил меня, наше счастье было бы разрушено. Я стала жалеть о том, что не убила Спарроу в парке! — Сара умолкла. — Да! — подтвердила она. — Я хочу сказать всю правду: я пожалела об этом. Но было уже поздно. Я должна была ожидать результата их разговора. Около одиннадцати ко мне зашла Люси и попросила пишущую машинку. Я дала. Она явно ничего не знала. Это был хороший знак. Спарроу в первую очередь попросил бы у нее прощения. Я знаю мужчин. Конечно, он получил бы его, потому что она любит его больше жизни… Но я? Я ждала… Иэн не возвращался, хотя обещал мне, что ляжет спать пораньше. Я говорила ему, что очень хочу, чтобы он сегодня пришел. Мы ведь не виделись целую неделю. Я подошла к двери, а потом на цыпочках протиснулась в гардероб. Издалека был слышен голос Спарроу. Потом плач Люси. Было уже половина двенадцатого… Я тихонько отступила и вернулась к себе. Что-то происходило… Но что? Что он ей сказал? Я никогда не предполагала, что Люси способна плакать. Потом мне показалось, что Спарроу вышел из комнаты и спускается по лестнице. Я приоткрыла свою дверь, чтобы увидеть, кто это, но никого не заметила. Я боялась заглянуть к Люси. Боялась, что она придет ко мне и устроит сцену. Я очень тревожилась за свою будущую жизнь с Иэном. Мои нервы не выдержали. Я упала на кровать и долго лежала, ожидая, что с минуты на минуту откроется дверь и войдет Иэн. Но дверь не открылась. Когда я посмотрела на часы, было двадцать пять минут первого. Вероятно, что-то случилось. Я подумала, что, наверно, Спарроу все рассказал и теперь Иэн сидит внизу, сжимая голову руками, наедине со своим отчаянием… Некоторое время я колебалась… До сих пор я всегда предпочитала переждать бурю и явиться как можно позже… Но Иэна я любила. Я знала, что должна спуститься и, что бы ни случилось, заставить его остаться со мной… Я даже готова была сказать, что Спарроу гнусный лжец, что он подкуплен Гастингсом, хочет уехать в Америку и ему просто нужен какой-нибудь предлог. Мне казалось, что так будет лучше. У меня хватило бы сил, глядя прямо в глаза Спарроу, указать ему на дверь, назвав клеветником, а Иэн наверняка поверил бы мне. Я спустилась вниз и открыла дверь… А он сидел там… Со скальпелем в спине… Он был мертв… Все было кончено навсегда. Я стояла и смотрела на него. Теперь уже ничего не имело значения. Я подумала о том, что, умирая, он не узнал обо мне ничего плохого. Он знал только хорошее. Я поцеловала его в голову и вышла. Это был конец. Наверху я подумала, что, наверно, его кто-то найдет и что мне придется выйти из комнаты, разговаривать… Я хотела покончить с собой, но у меня не было никаких сил. А потом и это прошло. Он мертв. И все теперь уже не имеет ни малейшего значения. — Она развела руками мелким бессильным жестом и отвернула голову к окну.