Сказители
Шрифт:
– Слушай, брат, – он ухватил Баоцина за рукав, – найдем-ка тихое место, поговорим.
Они быстро вышли за дверь. Баоцин еле поспевал за писателем, отставая на несколько шагов. Наконец они добрались до большого дерева, которое стояло на заросшем зеленой травой холмике. Листья на нем уже стали желтеть. Мэн Лян тут же уселся, прислонившись к стволу спиной.
Он вынул из кармана кипу бумажек различного размера.
– Глядите, – сказал он, – это три новых сказа, написанных специально для вас.
Баоцин взял их дрожащими руками. Он хотел что-то сказать, но язык его не слушался. Ему казалось, что солнце
– Вы должны понять, брат, – сказал скромно Мэн Лян, – я никогда не писал тексты сказов под барабан, поэтому и не пойму, хороши они или нет. Ничего. Если вам покажется, что они не годятся, я их выброшу и буду писать все заново. Если же в целом они подойдут, неудачные места можно подправить. Однако главное все-таки в том, готовы ли вы их исполнять?
Только теперь Баоцин заговорил:
– Конечно, согласен. Сколько лет я мечтал встретить такого человека, как вы. Я хочу послужить своей стране. Немало людей гибнет на фронте, и, раз у меня есть силы, я с радостью готов их отдать. О чем тут говорить? Я с удовольствием буду исполнять сказы о войне с врагом и отдам этому все свои способности. – Он был очень взволнован, на его глаза навернулись слезы.
– Я понимаю- – Мэн Лян нисколько не был смущен чувствами, охватившими его друга, и продолжал говорить дальше: – Однако вам должно быть ясно, что если вы и Сюлянь станете петь новые сказы под барабан, то публика будет ожидать бесплатного исполнения. Все будут слушать с удовольствием, но вы не сможете на этом заработать. Как, впрочем, и я. Ныне в театр публика валом валит. Зрителей, которые приходят на мои спектакли, стало намного больше, чем в прошлом, но мы терпим убытки. Благотворительных спектаклей стало больше. Конечно, мы хотим внести свой вклад, но одними патриотическими чувствами долги не покроешь. Того, чем можно было бы наполнить желудок, становится все меньше и меньше.
Баоцин отмахнулся от этих слов.
– Мелкие дорожные расходы. Это не то, что держать целый театр.
– Хорошо. Я преклоняюсь перед вашим решением. Я бы хотел здесь сказать еще вот о чем. Очень трудно бороться с силой привычки. Люди любят слушать старые сказы. Им кажется, что если они послушают старые, знакомые им вещи, то и денег на это не жалко. Но если вы будете в чайной исполнять сказы нового типа, публики поубавится.
– Коли есть желание сделать что-то новое, нужно набраться смелости, – сказал Баоцин уверенно.
Мэн Лян расхохотался.
– Раз так, я могу не беспокоиться. Лишь бы вы были готовы к этому морально. Давайте-ка я вам почитаю. Первый сказ совсем коротенький. Про жизнь в тылу. Это будет петь Сюлянь. Два других сказа подлиннее, написаны специально для вас. Они не только длинные, но и требуют максимальной выразительности, текст должен быть отработан до совершенства. Только настоящие мастера с большим опытом сценического искусства могут справиться
Вслед за этим Мэн Лян на одном дыхании прочитал все три текста.
– Ну, как? – спросил он с нетерпением.
– Прекрасно! Боюсь, что несколько слов надо будет подправить, правда, всего лишь несколько. Я покорен. Теперь мы сможем показать всему миру, что и у нас – исполнителей сказов – имеется свой патриотизм.
– Великолепно. Возьмите, попробуйте спеть с братом. Если потребуются изменения, посоветуйтесь со мной. Я хотел бы сам править свое сочинение. Не меняйте без моего ведома ни одного иероглифа.
– Конечно, – согласился Баоцин, собирая по листочку рукопись, разбросанную Мэн Ляном по траве. – Пошли домой, выпьем по бокальчику. – Он сложил рукопись и осторожно, как драгоценный дар, положил в карман.
Мэн Лян покачал головой.
– Сегодня уж не пойду. Я ужасно устал. Не спал всю ночь, торопился закончить. Заварил кашу, теперь расхлебывай! Я здесь посплю, а вы идите.
Баоцин простился с ним. Он шел, гордо подняв голову, глаза его светились. Если Мэн Лян может работать с утра до ночи, почему же он не может? Да и Тюфяк, пожалуй. Они будут разучивать новые тексты днем и ночью.
Глава 15
В Чунцине снова наступал сезон туманов. Повсюду был слышен стук молотков, люди заново отстраивали дома. Работали быстро. Через каких-то несколько месяцев раны войны уже были еле заметны. По крайней мере, на главных улицах следов разрушений не осталось. Лишь на отдаленных окраинах сохранялись еще черные пепелища – печальное зрелище. Облик Чунцина изменился. Дома из трехэтажных превратились в двухэтажные – все из бамбуковых дранок и жердей, отчего город стал как бы шире и просторнее.
Баоцин помогал хозяину ремонтировать помещение. Он с трудом раздобыл рабочих, сам таскал материалы, со всеми вместе строил крышу. В конце концов сценической площадкой уже можно было пользоваться. Нельзя сказать, чтобы выглядела она вполне пристойно, однако это все-таки уже была площадка, и можно было хоть сейчас начинать представление.
В день премьеры исполнялись сказы о войне сопротивления. Сначала спела свой отрывок Сюлянь, Баоцин сидел в стороне от сцены и наблюдал. Ему всегда казалось очень занятным смотреть на дочь со стороны. На этот раз он обратил внимание на некоторые новые приемы, которыми она овладела. Голос ее остался прежним, однако он наполнился болью и слезами – она стала понимать глубокий смысл текста сказа, теперь каждое ее слово достигало зрителя. Сначала он даже опешил, а потом все понял. Конечно, это результат занятий. Девушка впервые в жизни по-настоящему поняла, о чем она поет. Мэн Лян слово за словом разъяснял ей текст сказа, подробно расшифровывал ей каждую строку. Для лучшего запоминания он придумал целую серию картинок, иллюстрирующих текст, который она должна была исполнять. Результат превзошел ожидания. Она отдавала пению всю себя.