Сказка для Алисы
Шрифт:
Лёха с Димычем всё так же похрапывали. Алиса, как выяснилось, постелила себе на чердаке — подальше от них. Наверх вёл люк с крутой лестницей, по которой только трезвый человек мог успешно забраться. Но каково ей самой было карабкаться вверх-вниз? На глазах у Ольги она преодолела подъём довольно ловко.
Ольга взяла с собой бутылку с водой и поставила около кровати. Прежде чем лечь, она ещё пару раз вливала в себя спасительную и целебную влагу.
Её желание наконец исполнилось: она забралась в Алисину постель. Сделать это, предварительно не помывшись, было бы свинством: от чистого белья пахло какими-то душистыми
— Лисён, прости... Я, кажется, сегодня нажралась в хлам.
— Ну, не такой уж и хлам. Я думала, будет хуже. — Алиса хихикнула.
Её смешок превратился в писк, придушенный новым поцелуем. Желание было острым как никогда, пронзало снизу доверху, Ольга впивалась ртом жадно, напористо, получая в ответ удивлённую ласку. Податливая, горячая мягкость ротика, влажная щекотка складочек — ещё горячее. Ольге хотелось встречи с ними — погрузиться языком в их скользящий, упругий жар. Тугие от прилива крови.
Кровать была отчаянно скрипучей — старая, зараза такая. Каждое движение, наверно, мужикам слышно. Одна надежда на то, что они как храпели, так и храпят до сих пор.
...Проснулась Ольга, когда солнце уже вовсю лилось в чердачное оконце с юго-восточной стороны дома. Во рту суховато, а в целом — терпимо, мозг «сдулся» и уже не давил изнутри. Она потянулась к бутылке с водой, но хватательная конечность спросонок не справилась со своей функцией. Бутылка укатилась глубоко под кровать. Ольга свесилась с края в надежде дотянуться так, без подъёма ленивого, тяжёлого тела, но не тут-то было.
— Да бляха-муха! — прокряхтела она.
Ладно, там всё равно мало осталось. Да и тёплая, наверно, уже. Алисы, кстати, в постели не было, зато во дворе слышались голоса.
Ольга полезла из люка вниз — к холодильнику. Уже открыв дверцу, она сообразила, что даже не удосужилась накинуть на себя хоть что-нибудь.
И тут в дверях появился Лёха: видимо, тоже шёл за холодненькой водичкой.
— Ой, бля! — сказал он, увидев Ольгу, и тут же выскочил обратно.
— Да ладно, чё ты! — со смешком крикнула она ему вслед. — Тут все свои! — И хмыкнула, окинув своё нагое естество взглядом: — Что, всё так плохо, что ли? Прям-таки «бля»? — И поиграла бицепсами.
Достав новую бутылку минералки, Ольга со смачным «пш-ш-ш» откупорила её и направила в свой жаждущий рот бодрящую, холодную струю. Жадно, неаккуратно, облилась вся; зато получилось, как в рекламе. На замедленном показе было бы весьма эффектно: струя, кристально-прозрачная и освежающая уже одним своим видом, лилась в широко открытый рот Ольги, более мелкие струйки бежали по подбородку, по шее, разбивались капельками на груди. Минеральная вода «Любая». Имидж — ничто, сушняк — всё.
Лишь напившись вволю, она наконец оделась. Не во вчерашнее, конечно; она
Алиса между тем была за хозяйку: уже напоила гостей кофе и сварганила в мультиварке куриный супчик с вермишелью. После вчерашних возлияний тяжёлой еды не хотелось.
— Доброго утречка! А чего это Лёха выскочил из дома, как ошпаренный, будто чупакабру увидел? — поинтересовался Димыч.
— Всем привет. Боюсь, это была не чупакабра, а я. Не очень одетая. — Ольга села к столу, поймав смеющийся взгляд Алисы. На сердце сразу заиграли солнечные лучики.
— А-а, он увидел твои «выразительные глаза», — сострил Димыч, с дружеской поддёвкой толкая Лёху в бок.
Все засмеялись, а Лёха покраснел.
— И чё, и чё? Как тебе? — с ехидцей продолжал смущать Лёху Димыч.
Тот выкрутился:
— Ну... Бицуха — ничё так. Кубики тоже нормуль.
— Нормуль, значит, а не «бля»? Ну, спасибо, — хмыкнула Ольга.
— Оль, тебе супчику налить? — заботливо спросила Алиса, ловко переключая тему.
— Спасибо, Лисён. Не откажусь.
Суп Ольга съела вприкуску с поджаренным до хруста ломтиком хлеба. Следом выпила чашку кофе и почувствовала себя значительно лучше.
Без баньки отпускать гостей было не по-человечески. Пока топилась банная печь, Алиса подробно и обстоятельно ответила на осторожные вопросы о том, каково ей живётся с её недугом. Потом разговор зашёл на тему здравоохранения в целом; Лёха рассказал, как сыну его начальника, совсем молодому парню, делали операцию в Израиле. Матери Димыча сделали стентирование коронарных артерий в связи с ишемической болезнью сердца, поставили два стента.
— Ну и как мамино сердечко — зафурычило? — спросил Лёха.
— Получше стало, да, — кивнул Димыч. — Трёх шагов ведь не могла ступить — сразу сердце болело. А сейчас хоть гулять стала на улице.
Матери Ольги помочь не успели. Повисла пауза, и Лёха сказал:
— Не будем о грустном. Я вот думаю, надо бы нам почаще встречаться. А? Как думаете?
— Согласен, — поддержал Димыч.
Все посмотрели на Ольгу.
— Я буду только рада, ребят, — сказала она. И добавила со смешком: — Но только без попоек. Мне это дело как бы нельзя теперь... Башню мою лучше бы не шатать. Так-то она держится более-менее, но ни к чему судьбу испытывать.
На душе стояла ясная, светлая, чуть грустная тишина — вроде бабьего лета. Гроза отгремела, всё прошло не так тяжело, как она опасалась, и теперь было даже немного жаль расставаться, не хотелось отпускать Лёху с Димычем, таких родных.
— На рыбалку б как-нибудь съездить, — мечтательно проговорил Лёха. — Эх, на целые выходные, с ночёвочкой на природе! А пить и не обязательно — это само по себе в кайф. Не знаю вот только, как с дачами-то с этими вырваться... Ладно, авось, как-нибудь выкроим время. Самое тяжёлое-то сделано, теперь уж мать с тёщей и сами, если что, управятся.