Сказка для двоих
Шрифт:
В половине девятого появились первые VIP-персоны, Ермолаев их провожал в президиум. Участники конференции рассаживались за круглыми столами, накрытыми плюшевыми скатертями цвета бордо, раскладывали рядом с блокнотами и ручками, приготовленными бизнес-центром «Хилтона», свои очки, ручки, визитки; разворачивали упаковки мятного «холодка», пили охлажденные напитки, переговаривались…
В девять появился бургомистр города Берлина и представители сената. Он дружески поприветствовал шефа «Протокола», прошел в сопровождении своей свиты в зал. Заседание конференции началось.
С приветственным словом к участникам
— Фу, — первой подала голос Инна, — я думала, что они меня съедят!
— С боевым крещением, — бодро откликнулась Вероника, — регистрация — это самое жаркое время!
Напряжение, в котором девушки пребывали перед началом конференции, заметно пошло на убыль. Переводчицы заговорили разом, перебивая и почти не слушая друг друга.
Светлана осторожно приоткрыла тяжелую дверь зала и невольно улыбнулась. Выступал Соколов:
— В древневосточных цивилизациях человек согласовывал свою деятельность с ритмами природы, максимально приспосабливаясь к окружающей среде. Не случайно, например, принцип «у-вэй» у древних китайцев требовал невмешательства в протекание природных процессов. Многие болезни Запада, о которых сегодня идет речь, характерны и для сегодняшней России…
«Как он не похож на чиновника! — подумалось Светлане. — Так увлечен, так верит в свое дело… А дело-то… всего лишь экология! Спроси кого-нибудь на московской улице, как зовут министра экологии, люди удивятся тому, что у нас вообще есть такой министр!»
Министр тем временем продолжал:
— Об исчерпанности резервов роста западной цивилизации свидетельствуют и многочисленные глобальные кризисы, и катастрофы меньшего масштаба. Запад задыхается от экологических проблем! Хочу подчеркнуть, что именно техногенная цивилизация ответственна за глобальный экологический кризис, в котором сегодня пребывает наш мир.
Раздались неожиданные аплодисменты, бургомистр Берлина закивал в знак согласия, но у Светланы зазвонил мобильный телефон и она с сожалением закрыла дверь.
— Это я, — раздался в трубке чуть гнусавый голос Ковалева, — я встретил ооновца, мы едем в отель. Кстати, наш почетный гость мне лично сообщил, что его программа меняется. Он пробудет на конференции не более двух часов.
Лана растерянно посмотрела на Нику.
— Что случилось?
— Программа фон Ландсдорфа меняется.
— Что же теперь делать?
Переводчицы волновались не зря. Сразу же после своего доклада министр экологии России вместе с бургомистром Берлина уехали осматривать главные строительные объекты новой столицы Германии. После осмотра, согласно программе, следовал обед в Потсдаме, а затем посещение одного из заводов. Вернуться Соколов должен был к семи часам вечера, чтобы успеть принять душ и переодеться для банкета.
— Вызвать министра мы не можем… Свернуть программу бургомистра мы тоже не можем… Господи, мы даже Ермолаева вытащить из зала не можем! — нервничала Ника.
— Надо что-то придумать. А может… Пусть фон Ландсдорф выступит со своим докладом! Даже вне присутствия некоторых официальных лиц это придаст вес сегодняшнему заседанию. Потом он улетит, а конверт с чеком можно вручить нашему министру экологии завтра, — предложила Лана.
— Ты просто умница! — обрадовалась Ника — Да, но есть одно «но».
— Какое?
— Где будет храниться чек до завтрашнего утра?
Москва, 1989-1998
Вероника
Вероника овладевала немецким, слушая разговоры родителей, играя со студентами из ГДР, которые дарили ей книжки «Сделай сам» и вместе с ней клеили из цветной бумаги забавных клоунов или нанизывали бусы из пластмассовой соломки.
Училась Ника в обычной школе, по договоренности с учительницей на уроках иностранного языка ее никогда не спрашивали, и никто из учеников даже не догадывался о том, что немецкий язык стал для нее почти родным. Больше Вероника ничем особенным среди одноклассников не выделялась, может быть, лишь только своей далеко выходящей за рамки школьной программы увлеченностью русской литературой. Родители одинаково гордились и тем, как свободно она говорит по-немецки, и тем, как рассуждает о повести Чехова «Степь» или причинах, побудивших Толстого бросить свою Анну Каренину под поезд.
Получив аттестат зрелости, Ника решительно заявила родителям: «Ни о каком языковом институте не может быть и речи!» И подала документы в педагогический вуз, на факультет русского языка и литературы. Настойчивые родительские увещевания о том, что в таком случае лучше уж сдавать экзамены на филфак МГУ, были бессильны, не подействовали и угрозы.
— Что ж, — сказал профессор Дигорский, скорбно поджав губы, — когда-нибудь ты спросишь нас: «Дорогие родители, как же вы позволили совершить мне такую глупость? Почему не удержали?» Так вот я заранее прошу у тебя прощения… Мы не смогли…
— Но ведь русская классика… — попыталась возразить Вероника.
— Что русская классика! Реальная жизнь не русская классика. Но к сожалению, ты поймешь это, когда набьешь себе достаточно шишек.
На этом разговор был закончен, и выбор Ники в семье больше никогда не обсуждался. Однако атмосфера, царившая в квартире Дигорских, сыграла с Вероникой злую шутку. То представление о студенческой жизни, об отношениях, которые складываются между студентами и преподавателями, о вдохновляющих блестящих лекциях профессоров, которое невольно было сформировано родителями, оказалось весьма далеким от действительности. Пединститут с вертлявыми девицами из провинциальных городков, неуклюжими ребятами, вернувшимися из армии, и парой заумных отличников разочаровал Веронику. Только стыд перед родителями заставлял Нику каждый день отправляться на скучные занятия. Папа и мама оказались правы. Но Ника, стиснув зубы, все-таки закончила институт с красным дипломом и безропотно отправилась работать в школу.