Сказка для двоих
Шрифт:
В университетской характеристике значилось, что Аркатова является ленинской стипендиаткой, обладает повышенным чувством ответственности, работоспособна, честна, пользуется несомненным авторитетом в среде однокурсников.
Еще на первом курсе Светлана влюбилась в Валеру Ковалева, общепризнанного факультетского красавца. Высокий, темноволосый, он был неплохо сложен, но в его облике преобладала не мужественность, а изящество и порочность. Больше похожий на итальянца, этакого героя-любовника, чем на среднестатистического гражданина Советской страны, он смотрел на мир темными, словно греческие маслины, глазами. Валера был приветлив, общителен, но при необходимости умел держать дистанцию. Родители Валеры работали во Внешторге и постоянно привозили сыну из загранкомандировок модные фирменные вещи. В друзья к нему набивались не только ребята
Светлана и Валера сблизились не сразу. Это произошло скорее всего благодаря обычным, проверенным веками женским хитростям, к которым почти бессознательно прибегала Лана. Всегда выходило так, что Светлана оказывалась рядом с Валерой в нужный момент и всегда была рада прийти на помощь: написать курсовую, посидеть вместе в библиотеке, готовясь к экзаменам, угостить чашкой горячего шоколада в любимой ими «Шоколаднице». Делала она это мило и ненавязчиво, и Валера привык видеть сокурсницу рядом, а вскоре стал приглашать ее на свои знаменитые на весь университет вечеринки. Постепенно Светлана стала замечать, что под привычной бравадой Валеры скрывается неуклюжая и наивная сентиментальность. Помнится, еще ее поразило, как важно для Валеры выступать в роли хлебосольного хозяина, который рад всем, кто переступил порог его дома.
Перед защитой диплома Валера сделал ей «предложение. Это было долгожданным и все равно неожиданным событием для Светланы.
— Почему же ты все-таки выбрал меня? — допытывалась она у Валеры, теперь уже ее жениха.
Этим же вопросом задавались все девчонки от первого до пятого курса филфака, они фыркали и щурили завистливо глаза, когда сияющая от счастья Лана проходила мимо. Но какое ей было дело до факультетских кумушек, которые находили удовольствие лишь в стряпне очередной сплетни и беспрерывном перемывании косточек всему и вся, ведь она выходила замуж!
— Так почему ты выбрал меня? — не унималась Светлана.
— Я привык… — смущался Валера. — Я просто, наверное, привык к тому, что ты всегда рядом… Клянусь честью! Привык рассчитывать на твою помощь… Знаешь, мне просто страшно, когда я думаю, что вот закончим мы пятый курс… И что? Тебя уже больше не будет?
Родители Валеры приютили молодую пару, выделив им комнату в своей трехкомнатной квартире. Теперь Светлана жила в доме сталинской постройки у станции метро «Аэропорт». Вся квартира была обставлена старинной мебелью из карельской березы. Мебель едва достигала половины стен. Сделано это было намеренно, потому как выше на стенах размещалась великолепная коллекция картин — мастера русской школы конца XIX — начала XX века. Отец Валеры начал собирать коллекцию, когда был еще молодым сотрудником МИДа. Правда, в то время коллекция эта состояла всего из нескольких полотен, перешедших к нему по наследству от тетки, да и наиболее ценными из них были картины Корзухина, Перова и небольшой этюд Айвазовского. Благодаря необъяснимой случайности несколько скромных произведений этих художников оказалось и у его будущей жены, молодой начинающей переводчицы скандинавских языков. Когда они поженились, совместная коллекция уже тянула на небольшое частное собрание картин. Вот тогда Ковалев-старший и начал серьезно заниматься пополнением своей коллекции. Стены столовой, комнату Валеры, спальню самих Ковалевых озарил теплый уютный блеск золоченых рам. Картины Ковалевы подбирали тщательно. Новое произведение должно было вписаться в интерьер, сохранив при этом то настроение, которое уже было создано в комнате другими картинами.
Светлана любила атмосферу дома свекра и свекрови, но все-таки была рада переехать в однокомнатную квартиру в Свиблове, которую приобрели Ковалевы-старшие для молодой семьи.
После окончания университета Светлана поступила секретарем-переводчиком в маленькую немецкую фирму. Валера же долго не мог найти себе подходящего места, переходил
— Ну не могу я сидеть на одном месте с девяти до шести как привязанный! — оправдывался он перед отцом. — Скучно мне там!
Чтобы чем-то занять себя, Валера окончил курсы «Интуриста» и стал разъезжать с туристами по Средней Азии, Уралу и Украине. Обычно он брал только западников, у них легче было приобрести модные шмотки и парфюмерию, которые он потом успешно сдавал за рубли. Светлана уже давно закрыла глаза на это и не пыталась перевоспитать мужа. А Валера продолжал свой небезопасный бизнес уже не ради риска, а для того, чтобы купить продукты, косметику, лекарства. В стране наступили голодные времена, полки магазинов были пусты, и самые незатейливые вещи порой приобретались за баснословные суммы. Жизнь, такая простая и понятная раньше, менялась на глазах, а Валера Ковалев не желал этого признавать. По-прежнему вечерами в однокомнатной квартирке в Свиблове собирались друзья, орал магнитофон, пелись песни под гитару, уничтожались недельные запасы продуктов.
— Валера, давай собирать народ в выходные, — уговаривала Лана мужа, — мне же по утрам рано вставать, а потом ехать целый час до работы!
Валера мило отшучивался, и все оставалось без изменений. В глубине души Светлана жалела мужа, по-прежнему опекала его, заботилась о его душевном спокойствии. Втайне от Валеры она уговаривала свекровь и свекра серьезно поговорить с сыном, пристроить его на хорошую работу. К сожалению, Валера равнодушно относился к попыткам жены найти ему занятие. Он словно пережидал тяжелые времена в надежде, что все в конце концов уладится само собой и вернется на круги своя. «Нет, Светлана, разбирайся с ним сама, — качала головой свекровь на просьбы Ланы урезонить сына. — Валерик вырос на сливках, я буквально его выкормила ими. И угодить ему совсем не просто». И Лана изо всех сил старалась угодить своенравному супругу, хотя в глубине души уже понимала, что прежних жарких чувств к Валере не воскресить. Семейная жизнь разочаровала Светлану, по ночам она часто плакала, прислонясь лбом к кухонному окну.
Вскоре стало известно, что Валера изменяет ей с другими женщинами… Странное оцепенение овладело Ланой. Плакать по ночам она перестала. Случись это раньше, Светлана, может быть, кинулась бы выяснять с кем-то отношения, бороться за мужа… Теперь… Теперь она чувствовала скорее облегчение, чем обиду и боль, словно с груди наконец кто-то свалил большой и тяжелый камень, давно мешавший ей дышать в полную силу, а значит, и жить.
Спокойствие и равнодушие жены пошло Валере на пользу. Сначала он перестал собирать шумные компании, потом разлюбил тусовки и стал морщиться от выступлений Жванецкого, которого раньше цитировал наизусть. Не без помощи отца он поступил в аспирантуру, и теперь его больше всего на свете интересовали древненемецкие диалекты. Он мог часами декламировать «Песнь о Нибелунгах» или «Песнь о рыцаре Хильдебрандте». Когда Ковалев объявил, что будет писать диссертацию, Лана удивилась, родители обрадовались, а друзья при встрече начали недоуменно пожимать плечами мол, вот этот заумный сухарь, аспирант МГУ, и есть тот самый веселый, рисковый парень, которого они когда-то знали?!
Еще одним новым увлечением Валеры, помимо древнегерманских диалектов, стала политика. Ковалев бегал по митингам, примыкая то к одному движению, то к другому. Он страстно ругал Гайдара, с напряженным вниманием следил за заседаниями съезда народных депутатов, изучал биографию Черномырдина, призывал друзей и соседей голосовать за Ельцина. Домой он приходил поздно, чтобы поменьше общаться с женой, раздражающей его своими новыми нарядами и незнакомыми терпкими духами. Слова жены о том, что его аспирантской стипендии хватает только на два батона хлеба и полкило колбасы, окончательно выводили его из себя. Он начинал кричать.
— Чего тебе не хватает? Тряпки есть, муж есть, еда есть. Работаешь в хорошем месте, ходишь по ресторанам. Меня хочешь унизить? Я никогда не скажу и слова против твоих поздних возвращений и ресторанов, клянусь честью!
— Ах так! — заводилась Светлана. — Ты думаешь, я там красиво отдыхаю? А ты не задумывался, что я работаю как проклятая? Рестораны! — Она нарочито громко гремела кастрюлями. — Разве я их вижу? Для меня ресторанные стены одинаковы, разные только люди! Я ничего не помню, кроме перевода! А командировки! Что же ты о них не вспомнил? Ведь я там тоже отдыхаю!