Сказка для волка

Барбуца Евгения Васильевна

— Скажите, Павел Николаевич, а зачем мне вообще обращаться? Я же не перестану быть оборотнем, если хоть раз не побываю на четырех лапах. — Данный вопрос меня интересовал особо остро, потому как хотелось знать, за что страдаю.

— Видите ли, Руслана, — замялся деятель науки, — я не совсем уверен, но дело в том, что наши женщины способны вынашивать детей лишь после первого обращения. Именно тогда все органы принимают нормальное положение. Вы же хотите быть полноценной женщиной?

Боже, я же ни разу в жизни не делала рентген! Чего уж там, я в больнице-то всего один раз побывала, и та психушка. Как-то так получилось, что меня миновали болезни, и, конечно,

аутизм не в счет. Его у меня, как оказалось, тоже не было. Откуда я могла знать, что у меня все настолько запущено? Чувствовала себя инопланетянкой. Но если подумать, то подобные новости ничто по сравнению с фактом того, что мой собственный братец возомнил себя быком-осеменителем, а меня племенной коровой. А я-то голову ломала, отчего такая спешка с моим обращением? Ну сволочь. А впрочем, плевать. Меня больше притягивала сладкая перспектива поспать.

— Хорт, позвольте вас на пару слов, — отошел от кровати доктор, заметив мой сонный вид.

Кстати, Саша меня одеть так и не удосужился. Замотал в простынку и посчитал, что все приличия соблюдены.

Он осторожно сгрузил мое тело на кровать, а сам вместе с Павлом Николаевичем отправился прочь из комнаты. Дверь они прикрыли плотно. Наивные. Наверное, даже хорошо, что я забыла сообщить Саше о своем обострившемся слухе.

— У нас слишком мало информации, — взволнованно тараторил доктор. — Вполне возможно, она обращается. Как вы и предсказывали, это наихудший вариант, все планы летят к чертям. Сами знаете, какое давление на психику осуществляется в таком случае, тем более в столь позднем возрасте. Процесс неконтролируемый, к тому же мы словно слепые котята, нельзя тыкать пальцем в небо. Нам нужно знать, что сделало ее такой.

— Борис лежит в твоей клинике, вот у него и выяснишь, — распорядился Саша. — И пусть подготовят вертолет.

Ну надо же, у него и такие игрушки есть. Спрашивается — на фига?

Подслушать что-либо еще не удалось. Мне вдруг сделалось так холодно, как зимой не бывает, казалось, еще чуть-чуть, и изо рта повалит пар. Тело судорожно потряхивало в тщетной попытке согреться. Осознав, что это явно ненормально, я попыталась позвать Сашу, но горло сжал спазм, не позволяющий даже пискнуть. И все бы ничего, но мои содрогания все больше походили на приступ эпилепсии. Тут-то моя апатия и растворилась в небытии. К леденящему холоду присоединилась легкая ломота в теле, которая с каждой минутой перерастала в самую настоящую боль. Это было очень страшно.

И вот уже лежа на кровати с широко распахнутыми глазами, выгнувшись в форме дуги, я заорала от невероятной боли. Заорала так, что за какие-то секунды сорвала голос. Я не видела, как рядом оказался Саша, я не слышала его слов — я кричала, сипела и хрипела. А все потому, что одна за другой ломались мои кости. В прямом смысле слова.

Скажу вам по секрету, в момент перелома не больно. Больно становится через пару секунд, когда до нервных окончаний доходит, что бывшее ранее целым сейчас таковым не является.

— Черт! — рявкнул Саша.

— Поздно вертолет, — взгрустнул доктор. — К сожалению, Хорса нетранспортабельна.

Я думала, что знаю значение слова «страх». Я думала, что знакома с ощущением нестерпимой боли. Как же я ошибалась. Ни одно сознание не способно выдержать столько боли, и мое меня покинуло довольно быстро. Господи, спасибо тебе за это. А девятью часами позже я оказалась в том самом подвале, из глубин которого спустя долгое время сейчас рассказываю свою страшную сказку.

Наверное, там, на кровати, а не в темноте подвального помещения я и умерла. По крайней мере, мне очень хотелось это сделать. И я говорю не о своем теле. Умерла прежняя я, обычная девчонка с кучей тараканов в голове. Так бывает, что-то случается, и ты ломаешься, и твое место занимает кто-то другой. Или что-то. Боль, например, зависимость или безумие, выбирай что хочешь.

Придя в себя и найдя глазами Сашу, первым делом я попыталась ему улыбнуться.

— Ты знаешь, что со мной? — шептала я потрескавшимися и искусанными в кровь губами. Шептать было больно, ибо в горле поселился раскаленный железный еж.

— Ты обращаешься. — Он сидел в кресле рядом с кроватью.

— Так всегда бывает? — тихо ужаснулась я.

— Нет. Так — никогда, — честно ответил он.

И снова боль. Сломалась еще одна кость, на этот раз это было колено. Я услышала щелчок. Кажется, лопнули связки.

— Саша!!! — Невероятно, казалось, я больше никогда не смогу нормально говорить, а гляди ж ты, ору! И уже непонятно, отчего катятся слезы по щекам, то ли от обиды, то ли от натуги и боли. А когда кричать больше не было сил, я просто скулила, пытаясь выплюнуть изо рта кожаный ремень, оперативно всунутый Александром с целью сохранить мои зубы.

— Все хорошо, Ру. — Он схватил меня за руки и за ноги, с трудом удерживая мое тело в горизонтальном положении. Судя по всему, ему не раз приходилось проделывать подобный трюк, чувствовалась сноровка. Меня ломало еще минут десять, после чего боль схлынула так же внезапно, как и пришла.

— Саша, — вновь позвала я, выплюнув таки злосчастный ремень.

Говорить не хотелось, потому как сил на лишние движения попросту не хватало.

— Да, маленькая.

— Саша, передай дяде, что я его люблю, — прошептала я, чувствуя, как уплывает сознание.

По-моему, с пафосом я переборщила, слишком много драматизма для меня одной. Вот и Сашу перекосило от моих слов.

Но уже через мгновение мне было не до сценического образа. Я теряла сознание от боли и приходила в себя от еще большей агонии. Каждый раз я молила о помощи и с тихой надеждой ждала собственной смерти.

Павел Николаевич пытался хоть как-то помочь первое время, пичкал меня обезболивающим, зачем-то кормил транквилизаторами и крепко привязывал к кровати. Но все было напрасно, таблетки не помогали, боль не проходила, а тело ломало с большей интенсивностью. Через час я уже не могла говорить, через два у меня не осталось ни одной целой кости, через три появилась бешеная регенерация и я поняла, что просто так не умру. Через четыре все началось сначала. На пятый час я сломала кровать. Да, оказывается, эту махину из цельного дуба можно сломать. На шестой час я начала вести себя неадекватно, попыталась наброситься на врача и покусала Сашу. В моменты просветления я просила о помощи, я умоляла Сашу спасти меня, часто звала дядю. Реальность, воспоминания, все смешалось в моей голове. Иногда мне казалось, будто я все еще в больнице, где мое тело в очередной раз окутали странными проводами, по которым пускают ток. А иногда мне снился Дима. Его я обещала забрать с собой.

— Саша, — чуть слышно шептала я.

Он всегда был рядом.

— Что, маленькая? — Его образ расплывался перед глазами.

— Я твоя Ула? — Мои губы почти не шевелились, и шепот был на грани слуха, но оборотню и этого хватило.

Нужно успеть сказать до того, как накроет новый приступ.

— Да.

— Для Улы волк готов на все? — Господи, дай мне сил.

— Конечно, маленькая. — Мне было плевать на его ласковый тон, я его почти не видела.

— Если любишь — убей меня.