Шрифт:
Жила-была девочка по фамилии Петрова. И было ей как раз тогда уже, честно говоря, под сорок лет или чуть больше, точно она мне не говорила. А еще время от времени с нею случались всякие истории. Одна за другой. И все какие-то неприятные. Пришла она однажды на работу, а начальник ей вдруг, ни с того, ни с сего и говорит: «Слушай, Петрова! Вот мы тут посоветовались с товарищами и решили, что дура ты полная. М-да… Короче, в понедельник можешь на работу не выходить»
Петрова даже не нашлась, что ответить. Стоит полной дурой, глазами хлопает. Оглянулась она на своих подруг, с которыми чай пила еще вчера, а те на нее и не смотрят. Поглядела она на мужиков, с которыми тоже вчера курила на лестнице.
— Да, Петрова! Лучше будет, если ты прямо сейчас и свалишь, — честно сказал начальник по фамилии Кропоткин. — Ты заявление по собственному желанию напиши, чтобы мне репу не парить и тебе статью не выдумывать. Так, Петрова, лучше будет. Всем. На, вот тебе листочек!
Вот. Написала Петрова заявление, забрала от Ларисы Петровны свою косметичку и роман «Грезы разбитого сердца» и пошла, куда глаза глядят. Лариса Петровна в это время по телефону с Гамбургом разговаривала, город есть такой за границей. Поэтому Петровой неудобно ее было спрашивать про другие свои вещички. Например, про авторучку с фараонами и мельхиоровую ложечку. А еще, главное, Петрова только вчера два килограмма сахара купила для чаепитий. Знать бы, да?
За Мишкой в садик заходить Петровой было еще рано. Поэтому она пошла на скамейку в парк. Хотя не май месяц был все-таки. Сидит Петрова на скамейке, думу думает. Но почему-то мысли на морозе какие-то обрывочные, ломкие. Сразу замерзают и блям-с! Льдинками ломаются. Оглянулась Петрова по сторонам, поняла, что всем не до нее, и достала тихонько сигаретку. А зажигалки-то в косметичке нет! И помады поддельной парижской тоже нет!
Совсем Петровой как-то не по себе стало. Она тут вспомнила, что и денег-то у нее кот наплакал. Н-да, ситуация. Вдруг видит Петрова, что напротив нее на скамейке мужичок с ноготок сидит и дорогую сигаретку курит. Она тогда тихонько свою болгарскую самокруточку в рукав спрятала и спросила того мужичка: «Мужчина! Сигареткой не угостите?» А чо в такой ситуации теряться, правда, девочки?
Мужчина молча достал целую пачку, и машет пачкой-то так, к себе. Ползи, мол, сюда, шалава старая. Петровой все равно до вечера делать было нечего, она и пошла к тому мужику на скамейку. Закурили, сидят. Вдруг мужик ей и говорит: «Я бы тебя к себе пригласил, да прилипнешь еще. Намертво.» Петрова только посмотрела на мужика и удивилась. Вроде, когда он напротив нее сидел, на нем дубленки этой не было и шапки такой приличной… И раньше у нее не было мыслей прилипнуть к этому мужику, а сейчас вдруг почувствовала она такую мысль. Но ненадолго. Потому что был мороз, и мысль эта сразу же у нее в голове вымерзла.
Но нашлась Петрова на этот раз, что ответить. Говорит посиневшими губами: «Что вы, что вы! Я же вас совсем не знаю!» Мужчина тоже посмотрел на нее так, длительно, и ответил: «Ладно. Хорош трепаться. Поехали в «Медузу», там тепло»
И хотя Петрова очень боялась куда-то ехать, а денег у нее совсем не было, она все же решила перебраться в «Медузу», раз мужчина пообещал, что там будет тепло.
Тут мужичок свистнул диким посвистом, крикнул диким покриком, взвизгнул… Вот визжать так совсем было излишне, потому что машина по первому свисту подъехала. И какая! В такой замечательной машине только один толстый, рано обрюзгший певец в телике катался. Она в экран за один раз не помещалась. Ну, помните? Да маечка еще на нем такая коротенькая была! В пиджаке, помните? Потом его побрили, кажется.
В машине, девочки, стоял столик с пивом и розовой рыбой на тарелочке. Семга называется. Говорят, до чего вкусная, сволочь!
А в «Медузе» надо было пальто и шапку снимать. Правда, в зал в сапогах проходить разрешали. Даже таким, как Петрова. Очень обходительный стал в общественном питании народ. Ага. Разделась она, значит. Мужчина тоже дубленку скинул и оказался в таком кожаном пиджаке, что у Петровой даже дыхание перехватило. Это, девочки, такой был пиджак! Посмотрел мужчина на свитер и брюки Петровой, но ничего не сказал. Подумал только.
Сели они, значит, за столик, познакомились.
— Я, Петрова, — сказал ей мужчина, — заколдованный Принц. Мне расколдовываться в текущий момент никак нельзя. Меня с бандитами второй год бывшая супруга ищет и налоговая полиция. Да хрен они меня поймают! Но ты-то должна понимать? В состоянии?
Петрова согласно кивнула. После коньяка в той машине и пива с кусочком семги, ей казалось, что она в состоянии понять абсолютно все на белом свете. Рот у нее гамбургером был занят, поэтому она с радостью слушала все, что вешал ей на уши этот Принц. Ну, что я, пересказывать все это буду, что ли? Ну, сами знаете, что в таких ситуациях Принцы на уши лепят. Что, ни разу такую хрень не выслушивали?
А Петрова-то наша после гамбургера, девочки, поплыла. Она хотела даже объяснить, что, мол, она не просто так, а на компьютере печатать умеет и по телефону отвечать, что начальника нет на месте… Но, глядя в задумчивые глаза Принца, поняла, что этого маловато для ее сорока с хвостиком лет. А глаза у него, девочки, были такие, что у Петровой даже вдруг мысли возникли героические, например, окончить курсы бухгалтерского учета, прийти в тридесятое царство дипломированным бухгалтером, сносив все сапоги и посохи, и спасти этого замечательного заколдованного Принца от кого-нибудь. Неважно.
Мало ли что от таких Принцев в голову приходит. Вот и наша Петрова, увидев, что Принц внимательно рассматривает свои золотые часы, только спросила: «Ой, а время сколько? Мне за Мишкой в садик надо!»
— Та-а-ак… У нас еще и Мишка имеется? — грустно покачав головой, спросил мужчина.
— Мишенька в этом году в школу пойдет! — радостно сообщила Петрова.
— Ладно, поехали за твоим Михуилом, — сказал ей Принц.
Нет, замечательные все-таки у этого Принца были глаза! Правда, разные. Один — голубой, другой несколько желтоватый. Подошли они к гардеробу, покачиваясь, а Петровой гардеробщик шубку лисью подает. Чернобурую, если точнее. Она стала было от шубки отпихиваться, а принц посмотрел на нее таким голубым глазом, в котором плескалось теплое море, кричали чайки, а на небе не было ни одного облачка! У Петровой сразу закружилась голова, и она даже не заметила, как надела на свои крашенные волосенки чужой песцовый капор.
Только в машине девочка наша вспомнила, что в ее старом пальто остались ключи от квартиры, проездной билет и двенадцать рублей до получки. Но Принц тут же сказал: «Без надобности!» и притянул ее за роскошный воротник шубы непосредственно к своему лицу, пахнущему одеколоном уж, конечно, не фабрики «Северное сияние». А потом он даже стал как-то приспосабливаться, вроде бы на тот счет, чтобы чмокнуть ее в личность.
Надо сказать, нос у Петровой все дела отравлял. Не все, конечно, но многие. Одним словом, шнобель. Тут до Петровой внезапно доходит, что Принц — вылитый Кевин Костнер! И сознание ее сразу от избытка впечатлений несколько помутилось. Но она взяла себя в руки усилием воли, вспомнила все-таки про Мишку, которого не бабкина очередь была из садика забирать.