Сказка о глупом Галилее (сборник)
Шрифт:
– Чего орешь? – грубо сказал Гринька. – Рыбу всю распугаешь.
– Гринька! – обрадовалась Анчутка. И засмущалась. – А я вот хлеб вам везу.
– А еще чего? – спросил Гринька.
– А еще воду колодезную. Холоднющая, аж зубы ломит.
– Дай испить.
Она налила ковш воды, подала Гриньке. Гринька припал к ковшу.
– А загорел! – с восхищением сказала Анчутка. – Весь нос облупился.
Она протянула руку, чтобы содрать с его носа кожу. Гринька, не отрываясь от ковша, ткнул ее пальцем в живот. Анчутка кокетливо захохотала.
Рыбаки,
– Гринька, охламон, не задерживай девку!
Афанасьич, стоявший рядом, его охладил:
– Да что ты на его кричишь? Пущай побалуются, их дело молодое.
Гринька отпихнул Анчуткину лодку веслом, она погребла к берегу. Немного не доплыв, спрыгнула в воду босая и с силой вытащила лодку на песок.
– Здорово, мужички! – весело сказала она.
– Здорово, – ответил Афанасьич. – Чего там в деревне нового?
– А чего там нового? Бабы скучают, силу набирают, – бойко сказала Анчутка и повернулась к тщедушному рыжему мужичонке: – У тебя, Степан, баба сына принесла вот такого роста, а ревет басовито, что бык племенной.
Степан обрадовался, но виду не подал, мужское достоинство не позволило. Он только наклонил голову и скромно ответил:
– В меня, знать, пошел.
Рыбаки засмеялись. Афанасьич отвел Анчутку в сторону и тихо спросил:
– А Владычица чего говорила?
– Наказывала через три дня вам домой повертаться.
Афанасьич поднял голову, посмотрел на спокойное, чистое небо и ответил:
– Ну-ну.
Чем-то не нравилось ему это небо.
Утром того дня, когда должны были вернуться рыбаки, проснулась она на рассвете. Выглянула в окно. Огненный шар солнца медленно поднимался над горизонтом. Начинался ветер. Он скрипел входной дверью, раскачивая кроны деревьев, и низко гнал дым над избами.
Владычица встала и в одной рубашке прошла в комнату Матрены. Комната была пуста, постель убрана. Матрена в хлеву доила корову.
– Ты что это рано так поднялась? – удивилась Матрена, увидев свою хозяйку в дверях.
– Да так, что-то не спится, – сказала Владычица, не решаясь доверить Матрене свои сомнения. Но не удержалась: – Ветер на дворе.
– Авось пройдет, – успокоила Матрена.
– Пройти-то пройдет, но все же… – Владычица повернулась и пошла назад в свою комнату.
Матрена прислушалась к свисту ветра, нахмурилась. Ей погода тоже не нравилась. Корова, которой надоело доиться, ударила ногой по подойнику, но старуха вовремя его подхватила.
– Ну-ну, не балуй, – строго сказала она корове и ткнула ее кулаком в бок.
Потом внесла подойник к себе в комнату, налила кружку молока и донесла Владычице, но уже не застала ее.
Владычица стояла на берегу, ветер рвал с нее платок, задирал юбку. Она напряженно смотрела вдаль, но там ничего не было видно, кроме белых барашков, вскипавших на гребнях волн.
– Ветер, матушка, – сказал кто-то сзади.
Она вздрогнула и обернулась. Позади нее и по бокам стояли бабы, все бабы, сколько их было в деревне. Многие с грудными детьми и с детьми постарше, державшимися за материнские юбки. Десятки пар глаз смотрели на нее с отчаянием и надеждой.
– Разве ж это ветер? – беспечно сказала она. – Ветерок. Идите, бабы, по домам, нечего тут собираться, все будет как надо.
Но никто не сдвинулся с места. Тогда она повернулась и пошла в терем мимо поджидавшей ее на крыльце Матрены, молча поднялась к себе. Села на край лавки, как тогда, когда первый раз вошла в эту комнату, сложила на груди руки. Потом подняла глаза к потолку и сказала, обращаясь к Духу совсем по-домашнему:
– Батюшка, свет родимый, не выдай. Ну на что это ты так рассердился? Ведь люди плывут по морю. А лодчонки у них сам знаешь какие, долго ли перевернуть? А ведь скажут-то все на меня. Обещала, мол, что будет путь, а где он? Уж ты, батюшка, если и осерчал, как ни то по-иному меня накажи, а море, сам посуди, стоит ли зазря баламутить.
– У-ууу, – прогудел в ответ ветер в трубе.
– Вот тебе и «у-у», – передразнила Владычица. – Спробуй только, опрокинь хоть одну лодку, я тебе тогда поуукаю.
Она опять вышла из терема, но теперь, чтобы не попадаться на глаза Матрене, в другую дверь – через хлев. И по другой тропинке, вдалеке от собравшихся на берегу баб, спустилась к самой воде. Притаилась за выступом обрывистого берега и ждала. Волны шумели, налетали на берег и некоторые касались ее босых ног.
Где-то на гребне далекой волны мелькнула первая точка. За ней вторая. Лодки приближались к берегу, и люди, сидевшие в них, отчаянно боролись с волнами.
Первая лодка ткнулась наконец в песок.
Женщины и дети с радостными криками скатились вниз. Подходили другие лодки. Одной из них правил Гринька. В ней рядом с Мокеичем сидела Анчутка.
Привязав наспех лодки, рыбаки направились к терему Владычицы. Возглявлял шествие Афанасьич. На растопыренных руках он тащил огромную рыбину.
Владычица не сразу сообразила, что рыбина предназначалась ей. А когда сообразила, повернулась и низом кинулась к терему. Едва успела добежать, натянуть на ноги сапоги. Смахнула со лба пот рукавом, поправила волосы и, переводя дух, вышла на крыльцо как ни в чем не бывало, строгая и величественная.
– Здравствуйте, мужички, – весело поздоровалась она с подходившими рыбаками. – Каково вам плавалось, каково ловилось?
– Благодарствуем, матушка, – приблизился Афанасьич, изнемогая под тяжестью рыбы. – Хорошо нам плавалось, хорошо ловилось. Прими от нас гостинчик с благодарностью за удачу.
– Возьми, нянюшка, – сказала она вышедшей из толпы Матрене. – А вы, мужички, идите и отдыхайте.
Владычица быстро шла по деревне. Рядом с ней бежал горбун Тимоха.
– Матушка, – спрашивал, – а как думаешь, она горбатенького не может принести?