Сказка о глупом Галилее (сборник)
Шрифт:
– И значит, как надо говорить?
– А кто знает! – мужик растерянно почесал в затылке.
– Ладно, опосля придешь, назубок учить будешь.
Мужик, смущенный, отошел кланяясь.
Тут вышли из толпы отец Гриньки и отец Анчутки, вывели за руки своих детей. Гринька и Анчутка упали перед Владычицей на колени. Отец Гриньки бросил на крыльцо мешок. В мешке был поросенок. Он завизжал, забарахтался и покатился по крыльцу. В толпе все засмеялись. Матрена, выбежав на крыльцо, схватила поросенка и утащила в терем.
Отец Гриньки поклонился
– Матушка наша, пресвятая Владычица, надумали мы оженить наших детушек, просим твоего святого благословения. Пусть промежду ними будут мир да совет.
Владычица сжала губы, и взгляд ее встретился с непроницаемым Гринькиным взглядом. Однако она сдержала себя и с подобающей случаю величественностью свела руки крестом, левую ладонь приложила ко лбу Гриньки, стоявшего справа, правую – ко лбу Анчутки.
Молодые отошли кланяясь.
Вышла баба с ребенком.
– Что у тебя? – строго спросила Владычица.
– Да я вот все с дитем, матушка. Уж ты не серчай, а только животик у него все не проходит.
– Медвежью печень высуши, истолки в ступе, смешай с молоком, мажь живот на ночь – пройдет.
Она поднялась, давая понять, что прием окончен. Старухе, которая сунулась к ней с какой-то жалобой, сказала:
– Ладно, хватит, в другой раз.
Придя к себе в комнату, она упала на кровать и зарыдала. Потом встала на колени и, воздев руки к потолку, закричала:
– Дух Святой, прости меня, накажи меня, побей меня громом небесным, укажи мне, как жить, что делать? Слаба я, грешна, не то что править другими, с собой совладать не могу. Что ж ты молчишь? Что не отзываешься? Уж я, кажись, не докучала тебе своими просьбами. Помоги же мне, ежели ты есть!
Уткнувшись лицом в подушку, она снова забилась в рыданиях.
Вечером в Гринькиной избе лохматый парень играл на жалейке. Другой парень и толстая девка плясали, от усталости не проявляя к этому занятию никакого интереса. Большинство гостей уже спали, кто за столом, кто на лавке. Огромного роста мужик храпел на полу посреди избы. Баба возле печки кормила ребенка грудью. Мокеич наседал на сидевшего рядом Афанасьича.
– Нет, Афанасьич, – кричал он, – вот ты человек умный, так ты мне разъясни, кто главнее: зверь или рыба?
– Да ну тебя! – отмахивался от него напившийся вдрызг Афанасьич.
Парень, которому надоело плясать, сел за стол и неожиданно закричал:
– Горько!
Гости, те, кто проснулся, испуганно схватились за кружки с брагой и повернули головы в тот конец стола, где должны были сидеть молодые. Но там была только Анчутка.
– А где этот… ну, как его… Гринька? – заплетающимся языком спросил Афанасьич.
– На двор пошел, – ответила, поднимаясь, невеста.
– Горько! – заорал опять парень.
– Не ори, – попросил его Афанасьич.
…Владычица лежала у себя в комнате, ворочалась. Ей не спалось. В тереме было тихо, только где-то за печкой изредка трещал
– Матрена! – закричала она.
Вбежала встревоженная Матрена:
– Что, матушка?
– Слышишь? – сказала Владычица. Матрена прислушалась.
– Что? – шепотом спросила она.
– Кто-то ходит по терему.
Матрена опять прислушалась. Ничего не было слышно.
– Что ты, матушка, Дух с тобой! – сказала нянька. – Кто же здесь может ходить?
– Нянюшка, я точно слышала, кто-то ходил.
– Так это ж я ходила. Дрова в печку подкладала. Спи, матушка, закрой глазки и спи спокойно, никто к нам прийтить не может.
Матрена поправила на ней одеяло и вышла.
Владычица закрыла глаза. Но вот опять послышался скрип половиц, теперь шаги слышались явственно. Кто-то тяжелой походкой приближался к ее покоям. Она села на кровати с колотящимся сердцем и уставилась на дверь. Дверь отворилась. На пороге показалась длинная фигура в белом. Владычица вжалась в стенку.
– Ты кто? – свистящим шепотом спросила она.
– Я твой муж – Дух Святой, – каким-то странным, нездешним голосом ответил пришелец, медленно продвигаясь вперед. Владычица ущипнула себя. Но это был не сон. Человек в белом приближался к ее кровати. Обходя стол, он зацепился за лавку и с грохотом опрокинул ее.
Белое покрывало слетело. Он схватился за колено и, подпрыгивая, застонал Гринькиным голосом:
– Ай-яяяй, коленку зашиб.
– А-а-а-а-а! – завопила Владычица.
Матрена, выбежавшая на крик, застыла в дверях. Возле неподвижно лежавшей Владычицы суетился Гринька.
– Манька, ты что? – тормошил он ее. – Я ж пошутил. Слышь, что ли, я пошутил просто, и все. – Он обернулся, увидел Матрену и сказал ей: – Матрена, воды.
– Сейчас, – торопливо сказала Матрена. – Сейчас, милок, принесу.
Она по коридору прокралась в сени, из сеней на крыльцо и, спотыкаясь, побежала к деревне.
Гринька, увидев ее в окно, проворчал:
– Вот дура, вместо того чтоб воды подать, она доносить побегла. Где ж тут вода? – он заметался по комнате.
Матрена во весь опор неслась по деревне. За ней увязалась собака. Она тявкала, хватала Матрену за ноги, но та продолжала бежать, не обращая на собаку никакого внимания. С ходу ворвалась она в Гринькину избу.
Гости уже окончательно перепились и валялись кто где. Во главе стола, размазывая по лицу слезы, сидела невеста. Мокеич и Афанасьич сидели в обнимку на другом краю стола.
Увидев Матрену, Мокеич схватил со стола свою кружку и пошел гостье навстречу.
– Афанасьич, друг, – закричал он, – гляди-ко, кто к нам пришел. Матрена, иди сюда, выпей с нами, я тебя люблю.
– Отойди, – отодвинула его Матрена.
– Нет уж, не отойду, – упирался Мокеич. – Уж ты уважь!
Но она дорвалась все же до Афанасьича, нагнула его к себе и приткнулась к его уху губами.