Сказка о самоубийстве

Полярный Александр

На минуту я задумался. Если бы я стал откры­вать подобную лавку в бедном квартале этого города, учитывал бы я факт доплаты продавцу за выслушивание детского плача, ведь он самый частый гость у прилавков со сладостями? Навер­ное, нет. В этом я тоже плохо разбираюсь, но и это мне не нужно.

От моих, никому не мешающих, размышле­ний меня отвлек владелец этой лавки, пожилой господин с багровыми щеками, в черном цилин­дре:

–  Д-д-добрый вечер, прошу прощения за за­держку!
– прохрипел он.

–  Добрый... Ничего страшного: ожидая, я на­сладился запахом сладостей и шумом детей в этом чудном месте, - чуть иронизируя, ответил я.

–  Вы привезли чертежи?

Тут

он протянул ко мне свои толстые ручищи. Я отдал ему кипу бумажек, которая стоила на­много дороже, чем мне было предложено за эту работу. Его глаза заблестели (У жадных людей такое случается каждый день...), и он развернул­ся ко мне спиной, как-то зловеще промолвив: «Иди за мной». Мы протиснулись сквозь толпу покупателей, стоящих у прилавка, прошли по темному коридору с тремя поворотами, и в кон­це последнего была всего одна дверь. Он отворил ее желтым ключом и пропустил меня вперед. Попав в плохо освещенную комнату, где ниче­го не удавалось разглядеть, я не испугался. Но дверь с сильным грохотом закрылась за моей спиной, и я струхнул. Когда мои глаза привык­ли к темноте, мне удалось разглядеть еще более пожилого мужчину, чем мой предыдущий спут­ник. Он сидел за столом посередине комнаты. Небольшая лампа освещала огромную книгу, в которую старик что-то записывал. Пришлось сделать несколько шагов к нему навстречу.

–  Добрый вечер!
– поприветствовал я его.

Он продолжал писать, ничего не ответив. Тогда я сделал еще несколько шагов и постучал по сто­лу. Старик поднял на меня глаза.

–  Оплата? Счет? Поставки?
– проговорил он.

–  Да нет же, чертежи, - ответил я.

–  Ах, да... оплата, - промолвил мой собесед­ник.

На минуту задумавшись, но уточнив что-то у себя в книге, он протянул мне мешочек с моне­тами:

–  Четыре золотых и пятнадцать серебряных. Как и обговаривали раньше.

Даже в таком полумраке было видно, как у него блестят глаза. Я присмотрелся и заметил на столе не только книгу, в которой, по-видимо­му, он вел учет финансов, но еще и бумаги, по­крытые пылью, огромное количество пузырьков с чернилами и клетку, в которой сидел попугай. Он выглядел каким-то обделенным, будто кро­ме клетки и пыльных бумаг ничего не видел в своей жизни. Мне вдруг стало его жалко, и я за­дал вопрос:

–  Красивый попугай, но с виду очень несчаст­ный. Он умеет говорить?

Старик, уже погрузившись в свои бумажки, вяло ответил:

– Не знаю.

Я сказал, что отдам за него золотую монету. Сейчас я немного преувеличу, но от блеска глаз этого старика можно было ослепнуть. Так быва­ет, когда жадному человеку предложить что-ни­будь очень выгодное для него. Он резко встал и начал мгновенно торговаться: «Как, только одну золотую? Это экзотический попугай, из мест столь далеких, что стоит не меньше четырех зо­лотых, а то и вовсе не продается!». Я вернул ста­рику мешочек с монетами, взял клетку и на про­щание сказал: «Сдачи не надо...».

Выйдя на улицу, я открыл было клетку, чтоб отпустить бедолагу на волю, но подумал, что место здесь не самое благоприятное. К тому же скоро зима, а это птица экзотическая, еще про­студится да помрет.

Читатель! Ты, наверное, ожидаешь, что попу­гай окажется волшебным и что он озолотит меня в один миг за доброту к нему? И что я стану бога­чом, а когда те старики узнают о волшебстве по­пугая, то умрут от зависти? К сожалению, нет.

Попугай оказался обыкновенным, точнее, не совсем: у него были зеленые перья и родом он происходил из экзотических мест. Я вернулся вместе с ним домой и был ужасно горд собой, чувствуя себя спасителем. Чувствовал настоль­ко сильно, будто пересек семь королевств и спас принцессу из башни с драконом. Но нет: в клетке у меня был неухоженный попугай, больше похо­жий на мешок с перьями! «Надо привести тебя в порядок», - проговорил я вслух. И сразу попы­тался почистить попугаю перья, успокаивая его, но он, похоже, был немного шокирован таким фамильярным обращением. Когда я аккуратно взял его за крыло, то увидел тоненький реме­шок, завязанный под левым крылом. Развязал узелок, снял ремешок и обнаружил небольшую свернутую бумажку. В ней были изображены ка­кие-то координаты и маленький рисунок желто­го ключа, а также надпись черными чернилами: «Спасите нас!». Это что, глупая шутка жадных стариков?! Хотя нет, содержание записки не очень похоже на шутку. И кто это писал? Как давно? Может, уже слишком поздно?

На следующий день я вернулся в лавку, чтобы расспросить стариков о попугае. Подойдя к ней, увидел табличку: «Закрыто». Долго простоял у входа, но так никого и не дождался.

Пошел первый снег. Укутавшись в свое серое пальто и завязав потуже шарф, направился об­ратно к дому.

И тут я даже подпрыгнул от неожиданно­сти: до меня донесся голос Зои с первого этажа: «Сойер, я дома!». Я закрыл тетрадь и спустился на первый этаж.

День 35

За окном идет снег, а я вернулась с работы до­мой, к моему Сойеру. Не представляю себе дру­гой жизни, да и не хочу, наверное, представлять. Последние десять дней мы перечитываем целую гору исписанных тетрадей, которые он нашел на чердаке. Тут было много историй. Но все они начинались одинаково: «Посвящается Пирату, Марте, Кнопе, Вильмонту и Патриции - тем, кто не покидал мое сердце ни на минуту».

–  Сойер, как ты думаешь, кто она, Патриция? Такое красивое имя...

–  А мне больше интересно, кто такой Пират... Не может быть, что человек, который писал все эти истории, дружил с пиратом. Как-то в голове не укладывается, какие в наше время могут быть пираты?

Сойер сказал мне, что знаком с человеком, который писал в этих тетрадях. Но к нему надо ехать далеко: почти два дня без остановки. Я так загорелась этой идеей, что уже через день мы от­правились в путь - узнать, кто такая Патриция и почему этот человек дружил с Пиратом.

День 38

Мы приехали в тот приют, в котором я ког­да-то провел первые тринадцать лет своей жиз­ни. Здесь ничего не изменилось: тот же запах, скрипящие доски в полу - те же, только де­тей стало намного больше. Казалось, все было по-прежнему, но я почему-то не узнал это место. Мы вошли в центральную комнату, где так же стояло любимое кресло мадам Илоны. Дети, бе­гающие кругом - кто с игрушками, кто с книж­ками, - особого внимания на нас не обращали. Тут бурлила жизнь, маленькая жизнь вдали от огромного мира. В комнату зашла девушка лет двадцати, и к ней тут же побежал один из маль­чиков. Он громко плакал, показывал на свое, по всей видимости, красное горло.

– Все пройдет, успокойся малыш. Ложись в кроватку, а я тебе принесу чай с лимоном, и мы тебя вылечим. Ты только не расстраивайся...

Она заметила нас и, поздоровавшись, спроси­ла: «Чем могу помочь?». У меня немного пере­хватило дыхание, и я ответил что-то невнятное: «Я, точнее мы, хотели бы увидеть мадам Илону, здравствуйте...». Девушка посмотрела на меня с печалью в глазах и произнесла: «К сожалению, ее уже нет в живых, она умерла два года назад.

Теперь о детях забочусь я». Она говорила что-то еще, как будто не давая возможности вставить слово. Мне было больно...