Сказка про наследство. Главы 1-9
Шрифт:
– Чем-чем любоваться?!
– По телевизору. Вы смотрели, когда я входил. Впечатляет. Больше, чем красное знамя над домной? Интересно, что бы сказал Иннокентий Павлович?.. Да не расстраивайтесь – вы в самом начале пути. Чигирова пока в Кремль не пригласили, хотя чем черт не шутит… Но ведь может быть и так, что никогда не пригласят? А, Максим Маратович? Что если вашим честолюбивым планам не суждено сбыться? Вот трагедия–то!
– Мое терпение лопнуло! Уходите!
– Сейчас, сейчас. Я думаю, что мое отношение к Правому Блоку вам ясно.
– Исчерпывающе. Прощайте.
– А мое отношение лично к вам, Елгоков?
– У вас там, вообще, что-нибудь укладывается, Порываев?
– В разумных пределах – да. С трудом.
– Кто вам пределы ставит?
– Не вы и не Чигиров. Но я неточно сформулировал свое отношение. Меня удивляет не то, что вы пришли в Правый Блок. Куда же молодым карьеристам еще идти? Мы – перестроечники, первые демократы – оказались наивными идеалистами. Мы ничего не хотели разрушать, только разобраться – ну, нас уже давно в асфальт закатали. На пенсии мемуары пишем – даже не на злобу дня… Полно партий возникло и скончалось благополучно. В Единой России каменные задницы ни на миллиметр не сдвинешь. Союз правых сил – ваш образец. Но времена триумфа у него прошли. Сколько СПС набрал на парламентских выборах? меньше процента? Пшик! пузырек лопнул… Хотя на региональных уровнях выстреливали. И у нас решили воспользоваться. Правый Блок – это клон. Обман, надувательство… И даже с учетом всего означенного повторюсь – не то удивительно, что вы туда пошли, а то, что вас-таки там взяли. Вот нонсенс.
– Полегче с ярлыками. Сейчас не тридцать седьмой год прошлого века, если что…
– Ах, нет? Да что вы говорите?.. А поговорим и про тридцать седьмой, Максим Маратович – этот ваш козырный туз, который замусолен…
– Почему не поговорить? Только шире брать надо – тринадцатый год, отмену крепостного права, крещение Руси… Нет, лучше про неандертальцев – и их вы обличите. Просто дар у вас, Порываев! Вынужден признать ваше превосходство – я все никак в толк не возьму, о чем мы битый час толкуем!
– Все вы можете. Настала пора объясниться.
– А до этого момента что было?!
– Дорогой мой, это присказка – не сказка, сказка будет впереди…
– Я весь внимание. Чувствуется, что вы не посторонний – называете известные в Кортубине фамилии – среди них мои родственники. Перед приходом покопались в моей биографии. Бога ради, зачем? У меня самая обыкновенная жизнь – порой так называть даже больно… Политиком я еще не стал, хотя вы сорвали завесу с моих честолюбивых планов. Но Ленька Чигиров хочет гораздо больше, а вы осчастливили своим вниманием меня…
– Вы начинаете что-то подозревать.
– Что? Биография моя унаследована от Союза. Я родился и прежде, чем жениться, успел освоить стандартный набор: ясли, детский садик, затем школа и дальше как по накатанной. Октябрята – внучата Ильича. Пионеры – лагеря, костры, тимуровцы, первое звено – «в борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!» – всегда готов был… Комсомол – молодая смена, верный помощник партии. В промежутках этой круговерти – учеба, математический класс, институт, металлургический факультет, студенческий отряд, целина, гитары, диплом, распределение в КорИС – диссертация, работа, карьера, женитьба… За что вы на меня взъелись, Порываев? Что я папенькин сынок, протеже могущественных родственников, блатной ученый, бездарность? что я полный ноль? Так наука уже в прошлом – действительно, с прадедом и отцом мне не равняться… Политика – дело современное, живое, непредсказуемое. Да, моя семья занимала далеко не последние места при Союзе – удостаивалась и орденов, и званий, но ведь и вы признались, что не боролись – только ясно осознавали… Мой прадед Иннокентий Елгоков, может, лучше вас видел.
– Иннокентий Павлович – фигура. Исторического масштаба. Про него я тоже материалы почитал в музее комбината. Инженер. До революции закончил Петербургский институт. Умница. Начинал заниматься металлургическими печами еще под руководством знаменитого Грум–Гржимайло. Затем переезд с семьей – женой и дочерями – на Урал, работа в Уральском университете. Видный советский хозяйственник Иван Глайзер позвал вашего прадеда на строительство Кортубинского комбината. Того Глайзера перед войной расстреляли за контрреволюционную деятельность, срыв сроков строительства и тем самым нанесения ущерба государственной безопасности. А Иннокентий Елгоков так навсегда здесь остался, прижился. Принимал непосредственное участие в запуске и отладке оборудования, становлении производства. Очень ценный специалист. Без его знаний, без его светлой головы местной металлургии было не обойтись никак… Ваш прадед когда умер?
– После войны. Сердце не выдержало. Уже глубокий старик… История эта давняя. Люди, в том числе и мои предки, тогда государственное задание выполняли, претворяли в жизнь политику партии и правительства по индустриализации страны. Труд их оценили, признали. Что вы ходите вокруг да около, Порываев?
– Я намерен раскрыть и предъявить правду – всю правду до конца. Полагаю, она вас впечатлит. Я все же думаю, что вы до конца не осведомлены. О таком предпочитали молчать – и в советские годы, а уж сейчас тем более.
– Вопрос касается лично меня? Заинтриговали вы нашим семейным скелетом в шкафу.
– Вам должны были рассказать родственники. И вы не пыхали бы самодовольством.
– Порываев!!
– Что ж… Ваш прадедушка – честный, уважаемый, мужественный человек. Снимаю перед ним шляпу. Ваша прабабушка Агриппина Ивановна?
– Она тоже умерла. После мужа. В девяносто лет. От старости. Ну и?
– По происхождению Елгоковы – потомственные дворяне. Это сейчас модно. Только недавно все были безупречных рабоче-крестьянских корней, как вдруг снова – потомки эксплуататорских классов. Не вырвали, не выжгли каленым железом…
– Подобные крайности изжиты. И хорошо.
– Ага. Но с другой стороны – Сатаровы могут перетряхнуть свою родословную хоть до какого колена, но там одни смерды. Зато Генрих Сатаров – хозяин комбината, жизни и судеб кортубинских жителей. От него много чего зависит. Хорошо это или плохо…
– Оставьте. Генрих Прович – современный человек. С большим опытом, выдержкой, открытостью. Он – не феодал. У него широкие взгляды. И солидные планы на комбинат и Кортубин. Все сложится, как надо. У города есть будущее. Нынешние трудности – временные. Издержки переходного периода.