Шрифт:
Сидит зайка Русачок под зелёной ёлочкой и горько плачет. Лапками слезы вытирает. А слезы так и сыплются, как град, так и сыплются. Сильно, видно, загоревал зайка. Плачет он, бедный, да всё приговаривает:
— Как же мне теперь жить-то на белом свете? У-у-у-у-у… Если так, что и воробья уже бойся… Эх, — говорит, — пойти разве да утопиться с горя…
Плакал зайка, плакал, наконец побежал топиться. Прибегает на речку. И только хотел бултыхнуться с высокого берега в воду, как слышит:
— Эй, косоглазый, куда разогнался? — кричит ему родственница
— Вот это мне как раз и надо, — говорит сквозь слезы зайка Русачок. — Только в воду, только утопиться…
— Что ты, братец, что ты? Опомнись, что говоришь? Зачем тебе топиться?
— Как это зачем? И ты бы не лучше сделала, если бы тебя так побил и обидел… у-у-у… — зайка захлебнулся и не мог дальше говорить.
— Кто побил? Кто обидел? Ничего не понимаю.
— Кто? Да кривоногий топотун этот — ёжик. И хоть бы кто людской, — при последних словах зайка вытер лапкой самую большую слезу.
— Ай, ай, — ещё больше заинтересовалась лисица-хитрица, — ёжик тебя побил и обидел! Не думала, братец, не думала услыхать такие новости. Как же это случилось?!
Зайка присел на задние лапки и стал рассказывать.
— Пошёл я, — говорит, — недавно под Берёзовую горку сладкого клевера пощипать. А тут и ёжик притащился — ползун этот кривоногий — и давай по клеверу кататься. Так и мнёт его, так и топчет. Ну, разве могло выдержать моё заячье сердце такую обиду? Набрался я храбрости да как закричу на него!.. А он вместо того, чтобы убегать, подбежал ко мне и давай дубасить и давай иголками колоть. Я чуть живой вырвался. У-у-у… — опять расплакался зайка Русачок.
И он не в шутку собрался прыгнуть в воду. Жаль стало лисице-хитрице зайки. Как-никак, свой человек. И если каждая там букашка начнёт его обижать, тогда и вправду лучше утопиться.
— Стой, погоди, — говорит лисица, — не топись, братец. Я за тебя заступлюсь. Уж я покажу ему, ползуну этому несчастному! Как только увижу, сразу съем его… Будет он знать! Будет он век меня помнить!
— Заступись, сестрица, заступись… Зайка обрадовался и перестал плакать.
Прибежала лисица-хитрица к Берёзовой горе, стала в ложбинке и выглядывает, где тот ёжик, который так безжалостно обидел её приятеля зайку Русачка. Вдруг какой-то тяжёлый колючий клубок камнем упал ей на спину.
— Фф-р-р-р! Пы-ы-ых! — зафыркало и запыхкало над самой её головою. Фф-р-р! Пы-ы-ых!
Лисица, долго не думая, как подпрыгнет, как побежит: по пням да по корчам, по кустам да по зарослям… Только хвост пушистый мелькает, следы заметает.
Ёжик только что перед этим возвращался домой с Берёзовой горы и, как обычно, чтобы сократить дорогу, катился клубком, — где подскоком, а где боком.
Вот во время такого забавного путешествия он и не заметил, как очутился на спине у лисицы: она стояла как раз под самою горою.
Ёжик, бедный, так перепугался, что вцепился лапами в густую шерсть да только фыркает, да только пыхкает. И оторваться боится, чтобы о дерево или пень какой-нибудь не убиться, и на лисице ехать страшно.
Лисица же в этот миг думала, что уже смерть её пришла. Примчалась домой и — в нору. Нора была узкая, только ей самой пролезть, и ёжик сорвался. Обрадовался он и без оглядки покатился назад.
Сидит лисица-хитрица в тёмной норе и не дышит. «Вот это зверь так зверь!.. — думает она. — Ну и отчаянный! Не успела оглянуться, а он уже — и на спину, и душит, и колет. Нет, век не буду сама с ним связываться. За версту обойду, если где-нибудь встречу».
Сидит лисица, а вылезть боится. «Хитрый, — думает, — небось, притаился, ждёт, но нет, не дождаться тебе, топо-тун несчастный: умру, а не вылезу…»
Сидит она так день, сидит второй. А на третий слышит знакомый голос:
— Эй, кумушка-голубушка, жива ли ты, здорова ли? Что это не видно тебя совсем? Я уже, признаться, заскучал без тебя…
Обрадовалась лисица волку зубастому и вылезла. Вылезла и расплакалась.
— Что с тобой, кумушка-голубушка? — спрашивает волк. — Какое такое горе у тебя?
— Как же мне не плакать, — говорит она, — как не горевать? Не только плакать, а пойти разве и в воду броситься. Всё равно — смерть. Он же меня в другой раз живой не отпустит. — И она рассказала куму, как едва не задушил её ёжик. Ещё бы чуточку, и конец бы ей был.
Но волк вместо сочувствия давай хохотать, давай со смеху кататься. Смешно ему, чтобы ёжик лисицу задушил.
— Чего смеёшься? — говорит лисица обиженно. — Он и тебя может задушить. Ты только попадись ему на глаза.
Говорит она так, а сама себе и думает: «Вот подзадорю волка, покажет он тому кривоногому ползуну… И духу-то от него не останется. Будет он знать».
— Ладно, кумушка, — говорит наконец волк зубастый, — я за тебя заступлюсь.
— Заступись, куманёк, заступись, — просит лисица.
— Я его в один миг разорву! — хвалится волк.
Сказал он так и побежал искать ёжика.
Бежит волк, бежит, только сучья под ногами трещат. Зубами заранее щёлкает, ёжика смакует.
Прибегает к Берёзовой горе. Видит — какая-то копёнка травы навстречу едет: без коня и без телеги — сама едет.
Присмотрелся волк получше — а это и есть ёжик: понацепил на себя он листьев и везёт в нору.
— Эй, ёжик, ты что же это мою куму обижаешь? — завыл волк зубастый и злобно щёлкнул зубами.
— Я… я… — у ёжика с перепугу язык отняло.
— Вот я тебе «наякаю»! — ещё злее щёлкнул зубами волк, и даже слюнки у него потекли. Волк в это время был голоден и не мог больше терпеть. Он подскочил к ёжику и цапнул его в свою широченную пасть.
Но тут случилось что-то такое, от чего у волка прямо искры из глаз посыпались. Выплюнул он ёжика и ходу подальше от беды. Бежит, а за ним вслед кровавая стёжка: понятно, весь рот исколол ему ёжик.