Сказка в дом стучится

Горышина Ольга

— Смотря от кого.

— Вывернулась! — тряхнул он дурной своей головой и улыбнулся. — Давай, Александра, сознавайся уж… Что на самом деле тебе приятно сознавать, что и во взрослом виде ты мне нравишься.

Вот же вывернул — с тобой ум за разум зайдет, таракан с тараканом на смертный бой выйдут!

— И не во взрослом, выходит, нравилась?

Молчит.

— И Наташа была права? — не хотелось мне заканчивать этот скользкий разговор на самом отвесном месте.

Летать — так в пропасть. С ветерком!

— Да,

Наташа была права, — отрезал Валера, повысив голос, но не сменив позы. — Ты мне нравилась. И странно, что ты этого не замечала. Не права она была лишь в том, что видела в тебе соперницу. Я бы к тебе и на пушечный выстрел не подошёл после смерти отца.

— Из-за нашего с ним якобы романа, да? Брезговал?

Мне реально стало интересно. Марианна врет, братец врет… Кто-нибудь уже скажите мне правду или так и буду утираться после каждого разговора?!

— Нет, не брезговал. Не подошел бы из-за Никиты.

Он дернулся ко мне, вместе со стулом, но лишь коленкой тронул. Руки его по-прежнему прятались в пиджаке. Но хватило и такой близости — меня затрясло ещё сильнее, и вовсе не от гнева. Шестиметровая кухня не подходит для общения с Терёхиным.

— Говорю ж, Наташа отличалась буйной фантазией, но не наличием мозгов. Последний ум из нее вывалился вместе с Никитой. На кой, скажи, мне сдалась малолетняя любовница, которую знает вся моя семья? Я не собирался ни при каких обстоятельствах разводиться с женой. И не развёлся в итоге, как видишь.

— Очень умно, — буркнула я и попыталась отодвинуть табурет к плите: не получилось, он врос ножками в плитку.

Терёхин заметил мой неудавшийся маневр и схватил меня под коленки, чуть не опрокинув на эту самую плиту. Желал удержать от возможного падения или… Решил просто полапать?

— Может, для таких, как ты, и глупо, — выдал раньше, чем я сумела что-то вякнуть.

Руки его поползли вверх и остановились только на середине бедра — оно у меня не осиное, чтобы брать в плен голыми руками…

— Жить с нелюбимой женой и доводить ее не просто глупо, а подло, — выпалила я ему в лицо. Бесцветное, но сейчас для меня раскрашенное всеми цветами радуги моего собственного стыда.

Он подался ко мне, но замер у носа.

— Да что ты знала, малявка, о моей семье? Ты сейчас поешь под дудку подружки… Ждешь, когда начну оправдываться? Не дождешься: твое мнение меня не интересует. Вот выйдешь замуж, разведешься — тогда и будешь раздавать советы налево и направо. Может, я к ним тогда и прислушаюсь, если доживу… До того момента, когда кто-то из вас замуж выйдет.

— Я тебе ничего не советую…

— Еще бы ты советовала! Ты сказочница, а не советчица. Вот и рассказывай сказки детям, а взрослых оставь в покое.

— Я тебя не трогаю. Это ты, кажется, трогаешь меня. Если не заметил?

Он убрал руки — не отдернул, а медленно провел пальцами до моих коленок, которые готовы были подлететь к потолку, как после удара молоточка невропатолога.

— Я последний раз касаюсь с тобой темы моего брака. Усвой, девочка, одну простую вещь, которую все никак не может понять твоя подружка: за ошибки приходится платить всю жизнь, и я готов был нести свой крест до могилы. До своей, — тут же исправился он, но даже не моргнул. Моргала я. — И знаешь, Скворцова, мне всегда казалось, что в мужском мире это зовётся ответственностью, а не глупостью. И вот только сейчас я чувствую, что имею право сказать тебе, что ты мне нравилась.

— Нравилась?

— Да, нравилась. Прошедшее время.

Валера с улыбкой победителя откинулся назад — только вот беда, забыл, что сидит не на стуле. Ничего — воздух вокруг нас наэлектризован до состояния бетона. Не полетит назад вверх тормашками — хотя жаль, конечно…

— Взрослую Александру я пока не знаю, но мне действительно хочется узнать тебя поближе.

И он снова приблизился ко мне, но на этот раз остановил руки на собственных коленях.

— Насколько поближе? — отчеканила я.

Спокойствие не вернулось, но я умею играть роль спокойной слонихи. С матерью натренировалась!

— Ровно настолько, насколько ты меня к себе подпустишь. И прекрати так на меня смотреть. Ещё скажи, что не расстроилась бы, узнав, что мне тебя не хочется. У вас, баб, настроение напрямую зависит от количества мужиков, по вам вздыхающим. Нам же наоборот важна реакция на нас конкретной женщины в конкретный момент времени.

— Можно было пуговицу не отрывать для этого разговора. Можно было?

— Да черт возьми! — руки его поднялись в воздух, но опустились снова на его колени. — Ты меня реально придурком считаешь? Мне не пятнадцать лет. Мне не нужен предлог, чтобы к тебе приехать. Но сейчас я ехал действительно из-за пуговицы. И не собирался говорить тебе то, что сказал. Мне важнее сходить к другу на днюху, чем трахнуть еще одну бабу. Но сказал. И не жалею. Не захочешь после этого идти со мной в субботу, я пойму. И сам как-нибудь разберусь с Тишкой. Без твоей помощи.

 — И получится, что я зря не спала? Так, что ли?

— Со мной?

Терёхин растерянно тряхнул своей дурной рыжей башкой, а я схватила со стола Тишкин подарок и затрясла будущим брелком перед его большим носом.

— Вот с этим бульдогом! Я не отдам его тебе ни за какие деньги, понял? Я дарю подарки лично.

— То есть ты все еще идешь со мной?

— Так заплачено. Куда ж я денусь от заказчика!

— Ты не была раньше такой язвой.

— Что выросло, то выросло. И я очень рада, что во взрослом виде тебе не слишком-то и нравлюсь. Не люблю говорить людям нет, так что не приставай ко мне, ладно?