Сказки Амаду Кумба
Шрифт:
— Мне кажется, хозяин, что угощение для вас готово.
Старый Калао с чадами и домочадцами, с друзьями и их семьями не спеша отправились в поле, окружили его со всех сторон и набросились на усердно трудившихся жаб. Гриоты, музыканты и певцы были схвачены первыми, умолкли там-тамы и песни, и в наступившей тишине долго слышалось лишь щелканье челюстей — они смыкались, размыкались и смыкались вновь.
Скача, прыгая, спотыкаясь, бедные жабы пытались спастись бегством, но находили свой конец во мраке желудков племени Калао.
Только трем из них удалось ускакать и поведать в Кёр-М’Ботт
Эту семейную историю в назидание рассказывали всем молодым жабам, — но только когда они становились достаточно взрослыми. Ее не знала М’Ботт-жаба, которую родители все еще считали маленькой.
Потому-то она и любила заговаривать с посторонними — конечно, кроме Багг-ящерицы и Джанн-змеи. Она болтала со всеми, кого встречала или догоняла по дороге к водопою на заболоченной речке, а ведь там можно увидеть кого угодно. Все, что летает, ползает или ходит, движется по этой дорого рано утром или поздно ночью. Там можно было встретить вежливых и угрюмых, приветливых и сварливых. М’Ботт-жаба здоровалась со всеми, а с некоторыми ей удавалось завести беседу. И вот в один прекрасный день Ямбе-пчела, поболтав с нею, на прощанье сказала:
— Загляни как-нибудь ко мне, пообедаем вместе.
М’Ботт не заставила себя упрашивать — она слышала о чудесном кушанье, которое только пчела умеет готовить.
— Хочешь, я приду завтра, если тебе удобно, — предложила она.
— Хорошо. Тогда до завтра!
На следующий день, возвращаясь с реки, проголодавшаяся М’Ботт не пошла к себе, в старый глиняный горшок, который уступили ей родители, а радостно поскакала к жилью Ямбе-пчелы.
— Ямбе, са Ярам Джам (как поживаешь, Пчела)? — поздоровалась она.
— Джама ма рек (спасибо, хорошо)! — ответила пчела.
— Ну, вот и я, — вежливо добавила жаба.
— Проходи, все готово, — пригласила ее Ямбе-пчела.
М’Ботт-жаба подошла к калебасу, полному меда, и положила указательный палец левой руки на край посудины, как должен делать всякий благовоспитанный ребенок. Она уже протянула было правую руку к еде, которая казалась такой заманчивой, — но Ямбе-пчела остановила ее:
— Ах, дорогая, не можешь же ты есть такими грязными руками! Пойди вымой их поскорее!
М’Ботт-жаба проворно запрыгала к реке — топ-шлеп! топ-шлеп! — так же весело вернулась — шлей-топ! шлеп- топ! — и села у калебаса. Хозяйка уже начала есть, не дожидаясь гостьи. Когда М’Ботт хотела зачерпнуть из калебаса мед, Ямбе-пчела воскликнула:
— О! Да твоя рука еще грязнее, чем была!
М’Ботт снова запрыгала к реке, уже не так весело, как прежде, — шлеп-топ! — потом вернулась, но Ямбе-пчела повторила ей то же самое.
Бедная жаба вновь отправилась к реке, но теперь скакала уже совсем не так проворно: шлеп-топ!.. шлеп!.. шлеп-топ! Когда она в седьмой раз вернулась с реки, ее лапки по-прежнему были запачканы землей и потные от жаркого солнца, а калебас оказался пустым и чисто вымытым. Тут только М’Ботт-жаба поняла, что Ямбе-пчела попросту над ней посмеялась. Тем не менее она вежливо попрощалась с хозяйкой:
— Будь здорова, Ямбе.
И
Дни шли за днями. М’Ботт-жаба теперь многое узнала со слов старших. Она по-прежнему со всеми здоровалась на тропе к ручью, а кое с кем останавливалась поговорить. Однажды она встретила Ямбе-пчелу и сказала:
— Ямбе, зайди как-нибудь ко мне, пообедаем вместе.
«Что ж, она очень любезна и не злопамятна», — подумала пчела и приняла приглашение. Через день она отправилась в гости к М’Ботт-жабе. Села на порог и спросила:
— Как поживаешь, жаба?
— Хорошо! — отвечала М'Ботт-жаба, примостившись у калебаса, полного всяких вкусных вещей. — Входи же, дорогая!
Ямбе-пчела влетела в комнату, и воздух загудел от шума ее крыльев: жж!.. жж!.. жж!..
— Ах, нет, нет! — сказала М’Ботт-жаба. — Ямбе, милая, я не смогу обедать под эту музыку! Оставь, пожалуйста, свой там-там снаружи.
Ямбе-пчела вылетела и снова влетела, наделав еще больше шума: жж!.. жж!.. жж!.. жж!..
— Но я же тебя просила оставить там-там за дверью! — возмутилась М’Ботт-жаба.
Ямбе-пчела снова вылетела и вернулась, жужжа: жж!.. жж!..
К тому времени как она влетела в седьмой раз, попрежнему наполняя старый горшок шумом своих крыльев, М’Ботт-жаба уже успела все съесть и даже вымыла калебас.
Ямбе-пчела полетела восвояси, продолжая гудеть на своем там-таме. И с тех пор она не отвечает на приветствия М’Ботт-жабы.
Копье гиены
На бескрайних просторах Ферло [22] где так редки и глубоки колодцы, тропы небезопасны, на них часто встречаются дикие звери; но пастух Малал Пуло ничего не боялся. Против Гаинде-льва у него были стихи корана, а когда ему попадался лев из неверных, он брался за палку. Ведь можно, не зная священных слов, все равно быть великим властителем, — однако палка, предназначенная для М’Бам-осла, вернее, чем удар копья, убивает гордого Гаинде с налитыми кровью глазами и шкурой желтой, как песок. Да, стыд убивает медленнее, но надежнее, чем железное копье или пуля из ружья, а какой это стыд для царя бруссы. — позволить коснуться себя палкой, хотя бы то было древко копья!
22
Ферло — обширный внутренний район Синегала, бедный водой.
Однако пастух Малал Пуло заказал свое прекрасное копье вовсе не для защиты от Гаинде-льва. И не для того, чтобы отгонять Буки-гиену — в этом проклятом краю голой земли и редких, скудных колодцев в стаде пастуха издыхало столько животных, что Буки и ее сородичам оставалось лишь идти по его следам и не меньше двух раз в день подбирать обильную пищу.
Свое копье пастух заказал, чтобы защищать себя и стадо от пятнистой Сег-пантеры, коварной и бесчестной, у которой поступь женщины, взгляд властелина и душа раба.