Сказки американских писателей
Шрифт:
Камеристка посмотрела на пса, потирая подбородок. — Здравствуйте, — наконец произнесла она.
Старуха, похожая на ведьму, вся взмокла. Её черный балахон прилип к подмышкам и спине, а с носа и подбородка (острых и синеватых, как сосульки) капал пот. Она перестала махать топором и оперлась на него, переводя дух.
— Я вам покажу! — прошептала она.
И тотчас же, как по команде, появилась стая волков в монашеском облачении — они перемахнули через ограду сада и, припав к земле, рыча, обнажив ужасные клыки, окружили полукольцом королеву Луизу и её спутников.
Старуха расхохоталась.
— Вот так-то, моя старинная
Невозможно описать, как страшно и дико было это «ха-ха». Старуха принялась размахивать топором.
— Мы всеобъемлющее зло! — крикнула она. — Жизнь беспричинна, и в ней нет смысла, пока мы не применим нашу подстегивающую силу. Вот почему эти кроткие монахи и помогают мне производить опустошение в королевстве. Не для собственной выгоды! Ха-ха! Ха-ха! А чтобы покончить с этой скукой. Чтобы не было больше этих утренних пробуждений в смутном раздражении! Ха-ха! — Она боком подступила к королеве. — Я соблазнила твоего мужа. Что ты на это скажешь? Я заставила его почувствовать, что в жизни есть смысл, потому что её можно разрушить. Я…
И тут королева Луиза услышала доносящийся сзади, из безлюдного до этого монастыря, устрашающий грохот и звон доспехов. Старуха, похожая на ведьму, побледнела от испуга.
— Скорее бросайтесь на них, пока не поздно!
Но волки только дрожали, поджав хвосты, не смея от ужаса сдвинуться с места. Никто и глазом не успел моргнуть, как дверь за спиной у королевы распахнулась, и оттуда, толкая друг друга, повалили раненые рыцари в окровавленных повязках — тысяча рыцарей. Проходя мимо королевы и её спутников, они говорили: «Извините»; они заполонили весь сад и подняли мечи, чтобы расправиться с волками.
— Стойте! — крикнула королева Луиза.
Все остановились.
Королева Луиза с величайшим достоинством и спокойствием приблизилась к чудесному розовому кусту, изящным жестом скрещенных рук с перепончатыми пальцами прикрывая свои обвислые щеки.
— Вы всё не так поняли, — сказала она. — А может быть, это я всё не так поняла. Но это не важно, ведь я королева.
Она могла бы объяснить, если бы захотела, что ей жаль всю нечисть на свете, которая не может даже срубить розовый куст. Хотя, по правде говоря, королева не исключала, что, возможно, на самом деле розовый куст и был срублен, потому что она была безумна и никогда ничего не знала наверняка, да и вообще, может быть, все это происходило где-нибудь в гостинице в Филадельфии.
— Смотрите! — сказала королева Луиза.
Она закрыла свои большие сияющие глаза и замерла. Вздох изумления пробежал по толпе, потому что все увидели, что королева Луиза из огромной жабы превратилась в поразительно красивую рыжеволосую женщину с веснушками на бледном носике. Руки у неё были белые-пребелые, и на локтях были такие нежные ямочки, что ни один рыцарь и ни один волк не удержался, чтобы не облизнуться от восхищения.
— Мама! — воскликнула камеристка.
— Любимая! — воскликнул король, — он уже успел из пса превратиться в самого себя. Старуха, похожая на ведьму, в мгновение ока стала фрейлиной. Она рыдала и стонала — ей было стыдно, что она так чудовищно предала всех, и особенно своего мужа. Вожак волчьей стаи сказал:
— Помолимся, братия.
Розовый куст, в котором теперь не было никакого проку, засох и превратился в обледенелые палки.
Королева
— Деточка, — сказала она, — юность своевольна, это естественно. В твои годы я и сама была строптивицей. Но знай: если ты хочешь вернуться домой, твой отец и я — мы согласны, мы будем рады тебе.
Не требуя, чтобы её сопровождали, и не ожидая этого, прекрасная королева Луиза повернулась, слегка поклонившись, и направилась к двери, она прошла через здание монастыря обратно во двор и оттуда — к карете. Сев в карету, она в задумчивости насупилась и снова превратилась в жабу. За ней в карету сели три барана и следом — дочь королевы Луизы, Мюриэл, а потом — его величество король и фрейлина её величества. Раненые рыцари построились за каретой, чтобы сопровождать их домой. Из-за того что в карете теперь оказалось на два человека больше, трое баранов были так зажаты, что едва дышали.
Тем не менее они улыбались как сумасшедшие от радости, что сидят рядом с королем.
Королева Луиза заговорила, и Мюриэл посмотрела на неё, задохнувшись от восхищения:
— Не кори себя, деточка. Конечно, это правда, что после твоего драматичного ухода у твоего отца появились фантазии. Старому дурню было тогда за сорок, а, к сожалению, у всех людей после тридцати или в сорок с хвостиком возникает это ужасное стремление — эта нелепая жажда познания, так сказать. И конечно, то, что ты так мило его разыграла и пококетничала с ним…
— Все это сделала я? — спросила камеристка.
Королева Луиза печально улыбнулась, прочитав испуг и недоумение в глазах маленькой Мюриэл. Мягко покачивалась карета, тихо падал с темного неба снег. И королева Луиза стала рассказывать вновь обретённой дочери о своей прошлой жизни.
Мальчик, сидевший рядом с кучером, сказал:
— Какая удивительная история!
И кучер — мудрый, с серебристой бородой — подмигнул племяннику:
— А ведь ты все это просто выдумал, малыш!
КОРОЛЬ ГРЕГОР И ШУТ
Ещё о короле Грегоре можно сказать, что он очень любил свою работу и отлично с ней справлялся. Вот почему он уделял ей слишком много времени — на что постоянно указывал ему Шут — и имел склонность пренебрегать семьей.
И конечно, это правда, что именно из-за его невнимания безумная королева Луиза проводила теперь все больше и больше времени в облике огромной жабы, хотя в своем естественном виде она была прекраснейшей королевой на свете. И возможно, именно поэтому его дочь — если у него, как утверждала королева Луиза, и вправду была дочь — убежала из дома и вернулась только недавно после того, как попала в беду, и ей не от кого было ждать помощи. Король Грегор покачал головой, наморщив смуглый лоб. — Да, все правда, сущая правда, — пробормотал он, теребя длинную черную бороду.
Это, однако, отнюдь не примиряло его с выходками Шута и со всем институтом шутовства. Шут не давал ему ни минуты покоя — все придирался и придирался, нес и нес всякую чепуху, пересыпанную гнусными стихотворными экспромтами, от которых у короля Грегора уши вяли.
— Но что ни говори, — думал король Грегор, прижимая ладонь тыльной стороной ко лбу, — а в моем случае должно быть сделано исключение! Мало мне того, что я женат на сумасшедшей королеве, так я ещё должен терпеть выходки этого Шута!