Сказки Бурого Медведя
Шрифт:
— Неправильно! Не сжигает и убивает огонь, а переплавляет он! Через горнило пройдя, руда железом становится, а под молотом да водой калёная — в булат превращается! Сквозь труды и лишения пройдя, человек подобно железу закаляется, и знание обретя, мужем достойным становится!
Отступил Яр Пламень. Стал просто тёплым и ласковым, но слепил светом солнечным. Потом повернулся, и в доменку пошёл.
Проснулся Вешка — вокруг светает уже. А мастер Крица всё у доменки сидит, рукой её гладит да прислушивается. Подошёл Вешка к нему, поздоровался.
— Как спалось на новом месте? — спросил дед.
—
— И что же снилось тебе?
Рассказал Вешка Крице сон свой, ничего не утаил. Задумался дед, а потом и говорит:
— Ну что же, просился ты вчера мне помочь, так помогай. Железо готово уже. Будем его на волю выпускать. Свету являть!
Стал он Вешке говорить, что и как делать, и сам делал всё быстро да споро, будто и не старый совсем. Вроде и старается Вешка за ним успеть, а не получается. Но дело у них шло, и похоже, как надо, ибо железо на свет появилось в тот же миг, когда Солнце таким же красным комом из-за дальнего леса в наш Мир переливаться начало. И так радостно Вешке стало! Так светло на душе, как никогда ещё не было!
И встал мастер Крица к Солнцу лицом, и простёр руки к нему. И сказал Слова могучие, Слова сильные:
— Слава тебе, Тресветлый, лик свой в наш Мир явивший! Прими железо, с твоим приходом родившееся! Напои его светом твоим! Напитай его силой могучею! Дабы служило оно людям светлым, по Прави живущим! Помогало, хранило и защищало!
И показалось Вешке, будто слова эти в каждую былиночку впитались, каждую веточку тронули. И покатилась волна по Миру всему до самого Солнца светлого! И засияло оно светом нестерпимым, от которого и глаза слепнут, и оторваться не хочется!
— Вот и родилось железо наше. Теперь давай уплотним его, пока не остыло.
Взял Мастер клещами большими крицу железную, на наковальню бросил, а Вешка молот тяжёлый схватил и бить по ней начал. Кряхтела крица, искрами сыпала, мялась, окалину и шлаки выплёвывая, пока не стала куском настоящего твёрдого железа. После окончания дела сидели Вешка с Мастером Крицей, отдыхали. Любопытно Вешке, как он с делом справился и будет ли его Мастер дальше учить. Так любопытно, что язык сам вот-вот слова скажет. Но негоже нетерпение проявлять, старшего от дум отвлекать, потому сидел Вешка, с вопросами своими боролся. Мастер же, видя борьбу Вешкину, нарочно время тянул, испытывал — справится он с любопытством своим или нет? Справился. Успокоился.
— Ну, что же, отроче, Топлюга тебя приняла, Яр Пламень приласкал, и железо с твоей помощью доброе родилось. Уважение же к старшим в привычке твоей. Будет из тебя мастер. Так что не могу отказать тебе в учении, даже если бы и захотел. Вот только помнишь сон свой? Когда ты Топлюге про смерть говорил?
— Помню, дедушка.
— Значит, мальчишка, что сейчас рядом со мной сидит, умереть должен, а завтра парень родится. Готов ли ты через смерть пройти, самой Маре в глаза глянуть?
— Готов, дедушка.
— А готов ли своей волей под мою волю идти?
— А для чего так нужно, дедушка?
— Коли знания принять решил, нужно самому этим знаниям соответствовать. И чем больше знание, тем тяжелее его нести. Это как малому ребёнку здоровенное бревно поднять. Вот и надо тебя к знанию тому
— Тогда готов я волю твою принять, дедушка.
— Добре. Сегодня к вечеру и начнём.
Весь день Вешка к вечернему действу готовился. С Лесом прощался, с Водой, с Солнышком. Мылся да одежду стирал, чтобы в самый ответственный момент чистым и светлым быть. Крица же в деревню ушёл и до вечера не приходил. Когда солнце на ладонь до макушек деревьев не дошло, мастер снова появился, и с ним пришли ещё четверо мужчин.
— Готов ли ты, Вешка, со старой жизнью проститься да в новую жизнь вступить?
— Готов, мастер.
— Ну, значит в путь пора.
Отправились они на болото. Долго шли, сначала по гатям, потом по топям, да таким, что всё под ногами ходуном ходило, а жижа болотная у пояса булькала, смрадом трупным обдавая. Наконец, уже почти в темноте на остров пришли. Совсем небольшой. Весь травою покрытый да деревьями корявыми поросший. На краю острова яма вырыта, а в самом центре столб стоит с ликом женским, и тишина вокруг такая, что в ушах звоном звенит.
— Будешь в яме, молчи, — сказал Крица. — Что бы ни случилось, молчи. Кто бы ни приходил, молчи. Кто бы ни звал, молчи. Как бы плохо ни было, молчи. Выхода тебе из этой ямы нет.
Страх тут Вешку взял, а помошники Крицыны схватили его за руки, за ноги и в яму бросили. Не успел он на ноги вскочить, как сверху крышка деревянная опустилась, заперев его на дне.
Обошёл он яму. Кругом земля сырая, а под ногами жижа хлюпает. Темно совсем стало, лишь отблески огня от костра, что Крица с помошниками разожгли, в немногих щелях крышки слабыми проблесками посверкивают. А снаружи гудение раздалось да бормотанье, и трудно разобрать, что бормочут. Только ясно, что к Маре — древней Богине смерти обращаются. На Вешкину жизнь её зовут. Присел Вешка да стал ждать, что дальше будет. Достал свой чёрный камень, что в лесу дед ему дал. В руке держит, а тот тёплый, да не совсем чёрный, а весь в пятнах белых… И откуда они взялись? Прав был тот дед. Много Вешке досталось, да всё не то, что хотелось. Думал он как лучше делать, а получается, что не нужно это людям. Потому и в ямы его сажали, и батогами били, и голодом морили, и травили по-всякому…
Долго он так сидел, жизнь свою вспоминал, коротко ли, только заметил, что жижи в яме прибавляется. Вот уже по колено её стало. И темнота вокруг какая-то густая собирается, плотная. И ощутил Вешка, что в яме ещё кто-то есть. Кто-то невидимый и страшный. И вот выступила из тьмы женщина да к Вешке подходит. А ямы-то уж и нет совсем! Вокруг хоть и тьма непроглядная, а чувствуется, что пространство огромное во все стороны простирается, ни верха, ни низа нет, и лишь где-то там далеко островок малый среди болота, яма накрытая, где он, Вешка, находится, костерок небольшой, да люди вокруг него сидят. А вместо столба та женщина стоит и о чём-то с ними разговаривает.