Сказки Бурого Медведя
Шрифт:
Помогли ему на ковёр опуститься. И зашевелил тот губами, сломанное древо об исцелении моля. А пастыри вокруг встали и петь начали. Народ притих, аж слышно стало, как слабый дождик по соломенным крышам шуршит. Вот петь закончили, и отец Мигобий руки вверх воздев воскликнул:
— Именем сломанного древа! Восстань, болящий!
И лежащий мужик стал вставать на ноги. Медленно вставал, ещё до конца не веря, что исцелился.
— Смелее! — подбодрил его отец Мигобий. — Ти же верный раб сломанного древа, так чего боишься?
Встал мужик, ногами притопнул:
— Не болят! Исцелился! — запрыгал он радостно
— Во-во, так он и бежал три дня назад рано утром, когда все ещё спали! Через двор да в нужник, — фыркнула стоящая рядом с Мальком женщина. — Я бельё со стирки несла и только к калитке подошла, а за ним уже дверь хлопнула, да зажурчало что-то как от мерина старого!
Тихо сказала, но засмеялись люди, что рядом стояли, да за общим гомоном и удивлёнными криками это неверие мало кто заметил. Малёк тоже припомнил, что мужик сей в храме совсем не так хромал. Будто не он на костыли опирался, а они на него. Чего-то не то здесь…
Ясна на площадь не пошла. Чего ей там в толпе толкаться? Близко не подойдёшь, а издалека увидеть роста не хватит. Так и простоишь, в чужие спины глядя. Уселась она за печью, взяла ковшик с водицей, да вглядевшись в неё, нужное и увидела. Показала ей водица всё как есть, да ещё и другое поведала, что остальным не видно было. Как пряталось в рукаве левом у отца Патона яйцо куриное, а в правом цыплёнок. Как притворялся плотник, да и не плотник он вовсе, а лицедей заморский, коего уже в двух королевствах плаха да виселица ждут, а в третьем яма долговая. А вот и ещё женщина выходит, лицедею приятельница. Лицо её будто гнойниками покрыто, а на руке язва мясо до кости разъела, да на самом деле на лице воска кусочки прилеплены, а на руке мясо тухлое привязано. Вот молятся пастыри чёрные сломанному древу. Вроде и идёт молитва их, да всё не вверх, а куда-то в сторону тянет… Но вот «исцелилась» лицедейка. Загудел народ, ликует, дивится! Выходят отцы Патон и Мигобий из ряда и говорят людям:
— Вот два юноши из вашего города, что науку сломанного древа решили освоить, да в тупик зашли. Не можем ми дать знаний, которые они просят, на то знак от сломанного древа нужен. За усердие их в продвижении к знаниям и помощь малую, что они храму оказали, решили мы сами просить сломанное древо о знаке!
Гудим и Потим радостные на колени бухнулись, стали руки святым отцам целовать! Те с улыбками руки протягивали да благодарности принимали. А народ на площади всё больше морщился от брезгливости. Что за парни такие, что другим на коленях руки целуют? Нет, не наше это. Встали святые отцы — и вознесли молитву сломанному древу. И лица их так и напрягались от усердия, но глухо осталось к ним сломанное древо. Ничего не произошло, только собака где-то далеко пролаяла, не считать же собачий брёх за знамение?
— Рано вам ещё новые знания осваивать. Не даёт сломанное древо знамения.
Видно было, как расстроились и удивились братья. И почти уж уходить собрались, да Гудим вдруг к отцу Патону в ноги кинулся и стал разрешения просить — им с Потимом самим сломанному древу о знаке молиться. Заулыбались пастыри. Да где же это видано, чтобы сломанное древо своих давних радетелей не услышало, а каким-то ученикам вняло? Рано вам, и всё тут. Но тут
— Отец, а может сломанное древо именно по нашей просьбе знак дать должно? Не лишай нас последней возможности!
Зашумел народ на площади, не столько своих защищая, сколько продолжения чудес жаждая! Что вам, мол, стоит дать парням попробовать самим сломанное древо просить? А вдруг выйдет? Вот посмеёмся-то!
— Плохо веришь ти, неуч, учителям своим! — нахмурился отец Мигобий. — Ну да ладно, просите сами. Убедитесь в правоте нашей и в темноте вашей. Смотрите, люди, на потуги неучей, учителям не верящих!
Отошли они к остальным, и покровительственно улыбаясь, стали наблюдать за молитвой братьев…
А те встали с серьёзными лицами, настроились, да снова на колени упав, вознесли молитву свою! И вдруг — в одном только месте прореха в тучах образовалась, как раз, чтобы солнце в неё глянуло. И от взора солнечного луч на братьев упал да осветил их среди всей серости дождливой, будто огнём воспалил! И стояли они в солнечных брызгах, как звёздным туманом окутанные!
— Знамение!!! — закричала толпа! — Знамение! Знай наших! Пастырям не откликнулось их сломанное древо, а нашим вона как! Давайте, ребятки! Заткните их за пояс!
Ясна от радости чуть ковшик на себя не опрокинула, насилу успела схватить, да от чувств нахлынувших так больше и не смогла увидеть ничего. Да оно ей уже и не надо было. Главное дело сделано. Братьям помогла.
Святые отцы стояли ошарашенные, не могли в себя прийти от удивления… Не может такого быть! Но ведь это при целой толпе народа произошло, и что самое мерзкое, все это видели. Это действительно знамение… Несколько не то, к каким привыкли пастыри, но однозначное, ибо свет от солнца осветил только братьев, и никого больше. А как же может такое быть, чтобы сломанное древо не своим служителям помогало, а каким-то щенкам безродным? Опять же, солнце почитают местные варвары, а служители сломанного древа больше Луну чтут и по её круговороту свои праздники считают.
Но не зря пастыри долгие годы учились людей в повиновении держать да правоту свою отстаивать:
— Показало сломанное древо, что можьно учить вас далше! — закричал отец Патон. — Значит, будем исполнят волю его! Только нужно ещё одно знамение! Надо, чтоби показало оно — в каком направлении учение двигать? Будем ждать в течение трёх дней. Коли не будет его, значит сегодняшнее — не знамение, а случайной!
Зароптал народ:
— Чего лазейки ищете? Учите давайте!
Братья стояли радостные. Что волноваться? Раз первое чудо им сломанное древо явило, значит и второе знамение обязательно будет. Теперь снова учение пойдёт!
Благодарили они святых отцов — за то, что дали те возможность самим сломанное древо просить, а те улыбались да поздравляли братьев. У самих же улыбки — словно оскалы волчьи, а глазами пополам распилить готовы… Но Гудим да Потим этого в радости своей не замечали вовсе.
Вернулись они домой счастливые да решили ещё пуще сломанному древу молиться, чтобы дало оно знак, в каком направлении дальше учиться. Охлуп их поздравил да обнял от души, но больше не за то, что у сломанного древа знамение выпросили, эка невидаль, а за то, что чёрным пастырям носы утёрли. И Ясна к ним вышла радость разделить: