Сказки дальних странствий
Шрифт:
Это прозвучало у него так, будто он обижен, что Юра сумел продержаться столько времени на воде и был спасен, в отличие от боцмана с сухогруза. Аленка прыснула, зажав ладонью рот, Люся вежливо улыбнулась.
— А ты хотел, чтоб он утонул? — спросила Аня.
— Зачем? Пусть живет! — сделал широкий жест Махмуд.
— Есть ведь такая любовь, — сказала Аленка. — Люди за борт из-за нее прыгают, — и мечтательно закатила глаза.
— Это невероятно, — сказала Люся. — Этого не может быть… Я считаю — тут просто совпадение. Несчастный случай. А любовь ни при чем.
— Ну да! — испугалась Аленка. — Как же это можно без любви?
— Я очень уважаю Юрия Петровича, — сказала Люся. — Он серьезный человек. И не позволит себе из-за любви…
— Да что ты, Люся, такое говоришь! — воскликнула Аня. — Люди себе и не такое из-за любви позволяют.
— Из-за любви ничего себе нельзя позволить, — сказала Люся и покраснела.
— А я могу себе очень много из-за любви позволить, — сказал Махмуд и зловеще посмотрел на меня. — Но, может быть, сначала мы немножко выпьем?
Только он это сказал, как бесшумно вошел в каюту судовой врач, опять выпил глоток вина, пошевелил короткими пухлыми губами по-кроличьи, словно ополоскал рот, и так же молча вышел.
— Ой, как танцевать хочется! — воскликнула Аленка.
— В Новый год на весь рейс натанцевались, — вздохнула Люся.
— А вот Кости не было, — сказала Аня. — А я так хотела с ним потанцевать!
— Я уже полгода не танцевал, — сказал я.
— А давайте сегодня ночью на палубе устроим, — зашептала Аленка, и глаза ее заблестели азартом нарушителя спокойствия.
— Если первый помощник разрешит, — сказала Люся.
— Так ведь опять Кости не будет, — сказала Аня. — Он на вахте.
— Лучше споем, — сказала Люся, и, не дожидаясь согласия других, она вдруг подбоченилась и неожиданно легко и приятно запела редкую старинную песню:
Соловей кукушку уговаривал: «Полетим, кукушка, в дальние края… Совьем мы, кукушка, себе два гнезда, Выведем, кукушка, себе два птенца, Тебе кукавьенка, а мне соловья, Тебе для забавы, а мне для пенья».Она пела, раскачиваясь крупным телом, склоняя то на один бок, то на другой круглое лицо, и похожа сейчас была на крепкую деревенскую молодайку, а не на строгую кельнершу, и другие наши девушки старались ей помочь, хотя видно было по ним, что слов этой песни они не знают. И пока Люся пела, Махмуд склонился ко мне и горячо зашептал на ухо:
— Знаешь, скажи мне, пожалуйста, честно: ты за Аней ухаживаешь?
Я чуть не засмеялся, но не подал виду, спросил:
— Нельзя?
— Конечно, нельзя, — серьезно сказал он. — Я за ней сот уже целых четыре месяца ухаживаю.
— Ну, а если будем вдвоем?
— Вдвоем не будем, — серьезно сказал он, и глаза его зажглись нехорошим мутным светом. — Я на ней жениться буду.
— У нее же есть жених, — сказал я. — На другом судне работает.
— Ха, ха, — сказал он свирепо. — Это же пугало. Разве ты не знаешь? Пугало, чтоб другие не приставали. Представляешь?
— Представляю, — сказал я и тут понял: скажи я еще одно слово об Ане в таком духе, и сразу же сделаюсь непримиримым врагом Махмуда — он все принимает слишком всерьез, а с такими ребятами вообще шутки плохи. — Ты не волнуйся, Махмуд… Мы с ней товарищи. Понимаешь — товарищи. И ничего больше.
— Ты честно говоришь?
— Я честно говорю.
— Тогда давай руку, будем тоже товарищи.
Я протянул ему руку, он обрадованно пожал ее и шепнул мне:
— Все новости буду тебе первому говорить.
— Спасибо, Махмуд.
Девушки кончили петь, и Аня спросила:
— Ой, Люська, а где ты таким песням научилась?
Люся сидела довольная, красная от смущения, она стремительно похорошела, пока пела, глаза у нее расширились, заблестели.
— От бабушки, — сказала она, потом подумала и добавила: — У меня все от бабушки… Она с пяти лет меня языкам учила и петь тоже…
— Это же надо! — сказала Аленка. — И у меня все от бабушки. А она у тебя кто?
— Она никто, — сказала Люся. — Она раньше была кто. Военный переводчик.
— Это же надо! — воскликнула Аленка. — А у меня такая загулена была бабка! Ее весь райцентр боялся. Она все про жизнь знала и никому не спускала, хоть начальнику, хоть папе с мамой. Она всем на свете была. И дома строила, и проводницей в вагоне работала, и шахтерила. Только матросом не была. Ты, говорит, Аленка, за меня матросом побудешь. Так и вышло. А?.. А ты, Люся, почему на пароход пошла?
— Меня направили, — сказала Люся и опять стала строгой.
— Ой, девочки! — воскликнула Аня. — А как же мы с вами живем смешно, если подумать! Отцы-матери наши всю жизнь по поселочкам да по райцентрам, а мы по всему земному шарику. И хоть бы что. И как будто так и надо.
— Конечно, так и надо, — подтвердил Махмуд. — А у нас такой был случай. В Сингапуре один тип, пока шипчандлеры продукты на пароход грузили, на судно пробрался. Представляешь? Стал в пустой каюте жить. Пассажиров все-таки человек триста было. Классные знают себе — пустая каюта, закрытая, в тот отсек не ходят. А он тайно выберется, запутается среди пассажиров, из ресторана что-нибудь утащит и живет. Потом что получилось? Пассажирский помощник его обнаружил. Кто такой? Оказывается, американец. С вьетнамской войны удрал. И не знаем, что делать. С одной стороны, мы сами против этой войны. А с другой — дезертира укрываем. И не каждый порт возьмет. Очень долго возили его. Потом он сам с парохода удрал. Представляешь?